21 Июнь 09 Бог и гуси.
Архиепископ Павел (Салиба)
Жил на свете человек, который не верил в Бога и не смущаясь рассказывал всем о своем отношении к религии и религиозным праздникам. Однако его жена верила в Бога и детей своих воспитывала в вере, несмотря на едкие выпады мужа. Однажды зимним вечером жена отправилась с детьми на службу в местную деревенскую церковь. Там должна была быть и проповедь о Рождестве Христовом. Жена попросила мужа пойти с ними, но он отказался.
«Вся эта история – чепуха! – сказал он. – С чего вдруг Богу понадобилось унижать Себя и являться на Землю в виде человека? Это же смешно!».
И вот жена и дети ушли, а он остался дома. Немного спустя поднялся сильный ветер и началась снежная буря. Человек поглядел в окно, но увидел лишь все застилающий снежный вихрь. Он уселся в кресло у камина и собрался провести так весь вечер. Вдруг он услышал громкий хлопок: что-то стукнуло в окно. Он подошел к окну, но ничего не смог разглядеть. Когда метель немного утихла, человек вышел на улицу посмотреть, что же это могло так стукнуть.
На поле возле дома он увидел стаю диких гусей. Видимо, они летели зимовать на юг, но попали в снежную бурю и не смогли лететь дальше. Они заблудились и оказались возле его фермы без еды и укрытия. Взмахивая крыльями, они летали низкими кругами над полем, ослепленные снегом. Видимо, это кто-то из гусей стукнул в его окно.
Человеку стало жалко этих бедных гусей, и он захотел им помочь. Он подумал, что сарай был бы подходящим для них местом. Там тепло и безопасно, они, конечно же, могли бы провести там ночь и переждать метель. Он прошел к сараю, широко открыл его двери и стал ждать, надеясь, что гуси, увидев, войдут туда.
Но гуси только кружились бесцельно и, казалось, не замечали дверей сарая или не понимали, для чего он нужен. Человек попробовал привлечь их внимание, но это только отпугивало гусей, и они отлетали все дальше. Тогда человек пошел в дом и вернулся с куском хлеба; он раскрошил его, сделав из хлебных крошек дорожку, ведущую к сараю. Но гуси и на это не поддались.
Он был уже на грани отчаяния. Зашел сзади и попробовал погнать их к сараю, но гуси только еще больше испугались и стали разлетаться в стороны – в разные стороны, но только не к сараю. Ничего не могло заставить их отправиться в сарай, где им было бы тепло и безопасно.
«Почему же гуси не идут за мной? – воскликнул человек. – Неужели они не видят, что только здесь они смогут выжить в такую бурю?».
Он поразмыслил немного и понял, что они просто не хотят идти за человеком. «Вот если бы я был гусем, я бы мог их спасти», – сказал он вслух. Потом ему пришла в голову идея. Он вошел в сарай, взял одного из своих гусей и вынес его на руках в поле, подальше от кружившихся диких гусей.
Затем он выпустил своего гуся. Гусь пролетел сквозь стаю и вернулся прямиком в сарай – и один за другим все остальные гуси последовали за ним в спасительное укрытие.
Человек постоял тихо минутку, и вдруг у него в голове снова прозвучали те же слова, что он сказал несколько минут назад: «Вот если бы я был гусем, я бы мог их спасти!». А потом он вспомнил, что он сказал своей жене немного раньше. «С чего вдруг Бог захотел бы стать как мы? Это же смешно!».
И вдруг все стало понятно. Это как раз то, что Бог сделал. Мы были как эти гуси – слепые, заблудившиеся, погибающие. Бог отправил Своего Сына стать как мы, чтобы Он мог показать нам путь и спасти нас.
Когда ветер и слепящий снег стали стихать, душа его тоже затихла и умиротворилась этой прекрасной мыслью. Внезапно он понял, зачем пришел Христос. Годы сомнения и неверия исчезли вместе с прошедшим бураном. Он упал в снег на колени и произнес свою первую в жизни молитву:
«Спасибо Тебе, Господи, за то, что Ты пришел в виде человека, чтобы вывести меня из бури!».
Архиепископ Павел (Салиба), Австралийский и Новозеландский
(Антиохийская Православная Церковь)
Перевод с английского Елены Запеваловой
11 Июнь 09 Юрий КУРБАТОВ: ПУГОВКА.
В детстве мы поворовывали. Не то, что мы были клептоманами, — просто нам, как и всяким уличным мальчишкам, хотелось риска и приключений. Вначале это были просто колхозные яблоки или соседские вишни, потом мы стали забираться на территорию промышленных предприятий, склады, базы. Известное правило: «пролезет голова — пролезет и все» работало безотказно. К тому же я был такой тощий, как будто жизнь была у меня в гостях. В общем, для нас не было непроходимых дырок в заборах и щелей под воротами.
Мы тащили подшипники, карбид, провода, пробирки, олово, кнопки и лампочки, колпачки от нипелей, цветы из теплиц, кристаллы кормовой соли, огромные пулеметные гильзы из пункта приема металла, капусту из овощных баз — короче, все, что в жизни было страшно необходимо.
Главной целью и высшим пиком наслаждения было убежать от сторожа, и потом, во дворе, рассказывать друг другу, кто и как «утёк». Однажды мы сперли ящик мыла, и тут же, прямо во дворе, раздали его прохожим. В другой раз ухитрились сделать утечку газа из международного газопровода, и потом под вой сирены удирали по полю от спущенной овчарки. Могу сказать точно: от этого адреналина даже возникла определенная психологическая зависимость: такие похождения требовались каждый день.
Безусловно, была некоторая моральная неловкость перед взрослым «нельзя», «запретная зона», но ведь любому мальчишке ясно, что если ты не хочешь риска, — значит, ты трус. Поэтому чувства греха не было абсолютно, тем более, что во дворе тебя всегда ждет веселая компания друзей. А значит, ждут приключения, неизведанные места, иногда и добыча.
Конечно, от родителей мы все это тщательно скрывали. Есть миллион способов обмануть родителя, особенно если ребенок — единственный в мире. К тому же бытовая мораль взрослых тоже не отличалась чистоплотностью. Государство, как мы неоднократно слышали, у взрослых было всегда в долгу, и сами взрослые нередко возмещали эти долги, кто как мог.
Дома некоторых из нас любили и лелеяли, некоторых нещадно пороли, но в целом это никак не отражалось на нашем поведении. Дворовая и семейная мораль как бы сосуществовали параллельно.
Был у нас свой организатор и зачинщик большинства этих нездоровых приключений. Он был настоящим мастером соблазнить куда-то залезть. Ему всегда везло: на улице он часто находил деньги, или просто интересные вещи. В городе обнаруживал самые невероятные закоулки с магазинами, в которых в то позднесоветское время можно было найти дефицит. Как ни странно, он обычно и сдавал всех, если только попадался. Так как он был хорошо известен районной милиции, то частенько посещал местное УВД, а там «сливал» всех, традиционно выторговав для себя поблажки и прощения.
Я помню отвратительное чувство страха до онемения лица, когда он приходил в гости, и как бы между прочим говорил, что всех сдал. А потом выяснялось, что это — такая шутка.
Странны детские компании. Дети терпят друг от друга невероятные подлости и жестокости, а прощают тут же, легко, живут и дружат дальше. Очевидно, из-за детского незлобия. А может потому, что дружба неизмеримо дороже, чем обида.
Я «завязал» после второй комиссии по делам несовершеннолетних. Помню, я увидел, что милиционер, знакомая нашей семьи (она выгораживала меня на первой комиссии — мол, оступился мальчик, с кем не бывает) сидела и не могла поднять глаз. Тогда мне стало по-настоящему стыдно и противно за себя. Даже не за себя, а от себя. Именно не страшно, а стыдно.
Тогда завязали почти все. А я понял, что так жить нельзя, потому что если страх наказания не действовал, то такой стыд — до дна — был просто несовместим с нормальной человеческой жизнью. Видимо, это то, что в Евангелии называется «возненавидеть грех».
Я не знаю, каким образом на нас можно было повлиять в той ситуации. Суть педагогики — научить ребенка борьбе со своими желаниями — в школе выворачивалась наизнанку: жизнь превращалась в набор показушно-правильных действий из-под палки, который вызывал неистребимое отторжение. Хотелось быть плохим, хуже, чем ты есть, потому что плохим быть почетно, рискованно и интересно. Духовное наслаждение добром нам было неизвестно: нравственная оболочка хороших поступков не имела духовного содержания. Получалось, что кроме страха, запугивания наказанием, у нас не было других стимулов не красть: праведная жизнь была ботанически пресной и трусливой. Наказание могло исходить только от взрослых. Но мы абсолютно не верили в то, что нас, таких хитрых и юрких, могут поймать. А если нет страха, — значит, можно все.
Но я хотел сказать не только об этих сомнительных похождениях, но и о странной судьбе наворованного. Было много всего, а ничего не осталось. Я не говорю о продуктах или других вещах, которые можно было попросту израсходовать. Куда пропало все твердое и несъедобное — ума не приложу. Помню, украденные лампочки все разом испортились. Какие-то десятки метров проводов, инструменты, запчасти, магниты — как-то все растерялось, исчезло все. При этом я уверен, что никто из моих родных ничего специально не выкидывал, просто не зная о происхождении вещей. Конечно, дело не в мистическом растворении краденой материи. Дело в природе происхождения этих вещей.
А вот такая история приключилась со мной в этом году.
Смертельным февральским днем решил я купить брюки. В магазине понравившиеся джинсы моего размера были только в одном экземпляре — все остальные были меньше. Очевидно, их не забрали только потому, что на них отсутствовала пуговица. Самая главная пуговица. Пуговка особенная, с буковками, такую отдельно от штанов не найти. Покрутившись и поняв, что джинсы мне нравятся, и без них уходить домой мне не хочется, я оторвал пуговку от штанов меньшего размера и засунул в карман, а дома пришил. Смутный помысел о том, что вроде как нехорошо поступил, я отгонял рациональным расуждением: я плачу за джинсы с пуговицей, а там пусть сами разбираются. Тем паче, что штаны моего размера одни, а меньших — вон сколько.
И что вы думаете? Через неделю эта пуговица отлетела прямо в унитаз. Именно эта пуговица. Я вдруг поймал себя на мысли, что за все годы жизни у меня никогда безвозвратно не отлетало ни одной пуговицы. А эта — раз, и еще ушла так глубоко — мол, даже не думай…
И вспомнились все эти недобрые приключения детства.
Но нет худа без добра. Я понял, что это был грех.
Пришил себе красную пуговицу, в знак напоминания. И конечно — исповедался.
Источник: Фома
22 Май 09 Протоиерей Александр Авдюгин: Указ владыки.
Незапланированного вызова в епархию отец Стефан ожидал.
Ожидание началось с той поры, как к священническому домику, что расположился рядом с храмом, подкатил микроавтобус с разрисованными рекламой боками и выскочившие из него ловкие молодцы быстренько приладили к священнической крыше спутниковую тарелку.
Пока привинчивали, прикручивали и настраивали, у калитки появился местный знаток православных истин Сергей Иванович с недремлющей ревнительницей поселкового благочестия теткой Ганной. Они молча взирали на работников современной связи и коммуникаций и крутившегося рядом пастыря их собственных душ. Смотрели и вздыхали. Тускло смотрели и тяжко вздыхали. Да и как не вздыхать, если совсем недавно на воскресной проповеди корил отец Стефан любительниц слезоточивых сериалов и поклонников кровавых боевиков, что за телевизионным экраном икон не видно и времени на молитву не остается. И вот, на тебе, сам себе ящик этот бесовский устанавливает! Да не простой с пятью местными программами, а такой, который всех закордонных антихристов по спутнику принимает.
Когда батюшка, проводив мастеров, подошел к огорченному приходскому активу, у Сергея Ивановича уже сложилось разоблачительное обвинительное заключение с необходимыми цитатами из Библии и нравственными указаниями от Святых Отцов. Сложиться-то сложилось, но выговорить не выговорилось. То, что сообщил отец Стефан, повергло в шок не только борца за истинное православие, но и блюдительницу нравственных устоев.
- Вот, поставил антенну на спутник, буду из Интернета материал для проповедей брать и с другими христианами общаться - сообщил довольный священник.
- Из чего брать? - не поняла Ганна. - Из какого тырнета?
Сергей Иванович охнул и даже присел от неожиданности.
- Так у вас, что, батюшка, и компьютер в хате стоит?
Отец Стефан, не замечая настроения своих пасомых, и весь еще в мыслях об Интернете, радостно подтвердил:
- Есть компьютер. Небольшой. Ноутбук. Благодетель расщедрился…
Сергей Иванович вместе с Ганной слов найти не смогли. Да и где их взять, когда их священник напрямую с бесами на связь выходить хочет?! Правильно старцы говорят - времена последние на дворе, все опоганились.
Махнул рукой Сергей Иванович, запричитала Ганна: «Ох, Боженька, да что же это делается-то!» да и пошли восвояси, оставив в полном недоумении своего пастыря.
На следующей службе заметил отец Стефан, что неладно на приходе
Вокруг местных ревнителей веры собрались несколько человек, полушепотом о чем-то разговаривающих, с тоской и осуждением на него поглядывающих. Даже во время Литургии они так и стояли кучкой, как бы невидимой нитью отделяя себя, как от священника, так и от остальных прихожан.
Дальше - больше.
По четвергам на еженедельных храмовых молебнах, особенно, когда дождь или непогода, и огородные заботы можно отложить, в храме всегда людно. Акафисты с водосвятием прихожане уважают, с терпением их выстаивают и истово молятся, да и запасы воды свяченой пополняют. Отец Стефан даже удивлялся изначально, куда такую пропасть святой воды употреблять можно?..
Именно в очередной акафистный день из группы Сергея Ивановича в церковь пришел лишь сам лидер православной общественности. В руках он держал красную папку. После того, как акафисты были прочитаны, а вода освящена, Сергей Иванович подошел к настоятелю и во всеуслышание, раскрыв папку со стопочкой напечатанных листов, произнес:
- Здесь, отче, новый покаянный акафист, современными старцами написанный. Против глобализации, кодов, чипов и компьютеров. Надобно отслужить…
Отец Стефан полистал странички, выхватывая глазами строки текста: «Покайся, в мире антихристовых кодов и чипов живущий», «Покайся, духовное противление вызову безбожного времени не оказавший», «Покайся, заветы святых отцов отвергший», «Покайся, в бесовские технологии впавший».
Об этом «покаянии с акафистом» отец Стефан уже был наслышан
И даже знал, откуда оно берет свое начало, поэтому, отдавая распечатанные листы творчеством современных «старцев», ответствовал с вызовом смотрящему на него Сергею Ивановичу:
- Этот «акафист» в нашем храме мы служить не будем!
- Это почему же? - тут же возмутился приходской ревнитель. - Вы, батюшка, в угоду мира не хотите заветы старцев выполнять?!
- Нет, Сергей Иванович, - скромно ответствовал священник. - Не буду потому, что текст этот на компьютере набран, на нем же его выровняли и на принтере распечатали…
Сергею Ивановичу сказать было нечего, но было ясно, что аргумент настоятеля для него хоть и неожидан, но к приходскому умиротворению не приведет.
Понимал это и отец Стефан, поэтому не удивился, когда на следующей неделе позвонили из епархии и сказали, что через день его очень хочет видеть Владыка.
Должно заметить, что епархиальное начальство у отца Стефана было строгим, но добрым, то есть, оно крайне доброжелательно к настоятелям, но очень не любит, когда из прихода приходят жалобы.
Есть еще одна характерная черта епархиальной жизни, которая, впрочем, присутствует практически во всех владычных канцеляриях. Раздается на приходе звонок с предложением прибыть в епархию через пару дней, а на совершенно естественный вопрос: «Что случилось?» следует неопределенное междометие или дежурное: «Владыка зовет». Естественно, у настоятеля все эти «два дня» все валится из рук, так как «кто не без греха», и в результате, передумав все, что возможно, и разложив по полочкам все бывшие и не бывшие причины, священник оказывается перед архиерейскими дверьми далеко не в лучшем виде…
Благо отец Стефан пребывал в ранге целибатовском, поэтому кроме него переживать больше было не кому, но все же пока дождался и добрался до областного центра всякое разное передумалось, все больше негативного направления.
Епархия располагалась в старом купеческом особняке…
Недалеко от оживленного центра города. Рядом город шумит, страсти бушуют, а здесь тихо, умиротворенно. Небольшой однокупольный храм над жилыми и административными зданиями, беседки в зелени, птички поют и народ весь в рясах да подрясниках с негромким разговором, вздохами и размышлениями.
Владыка был во дворе, на лавочке, в беседке. Тут и встретил отца Стефана, благословил и напротив усадил.
Позвал секретаря, а тот ему услужливо конвертик почтовый, уже раскрытый, с листочками письма выглядывающими преподнес. Архиерей листики вынул, посмотрел на них внимательно и говорит:
- Ну, рассказывай, батюшка, как же ты дослужился до того, что мне на тебя телега пришла на четыре страницы.
- И что там пишут, Владыка святый? - тут же, стараясь быть невозмутимым, вопросил отец Стефан.
- Так это я у тебя спрашиваю - удивился Владыка, - чего ты на приходе натворил, что меня письмами мучат?
- Служу, Владыко, как положено. Просфорню строим, колокол купили, с детишками занимаюсь… - отец Стефан хотел продолжать перечислять все позитивы, но архиерей не дал.
Он смотрел в строчки пришедшего письма и продолжал строго вопрошать:
- С кем это ты там связь наладил, через спутник? И какие циркуляры от врага нашего против народа православного получаешь?
Отец Стефан растерялся, он не знал, что и, главное, как объяснять
- Понимаете, Владыка, благодетель мне компьютер подарил… - тут батюшка поднял глаза на архиерея, и от сердца отлегло. Владыка ласково, как только лишь он умеет, улыбался и отечески, дружелюбно взирал на нашего целибата.
- Что, батюшечка, Сергей Иванович, решил уму разуму поучить?
- Да вроде того, Владыка, - немного успокоившись, начал рассказывать отец Стефан. - Собрал вокруг себя шестерку единомышленников и объявил меня агентом масонов.
Архиерей рассмеялся, отложил в сторону письмо и, обратившись к секретарю, попросил.
- Принеси-ка мне документы последние, из митрополии.
Секретарь принес.
Владыка достал из папки документ, вернее, фирменный бланк с большим крестом вверху и не менее большой печатью внизу. Посмотрел на убористый текст между символами высшей церковной власти и сказал:
- Ну, давай, отче, вместе решать, как нам с тобой себя вести, чтобы Сергей Иванович и меня в масоны не записал, да на приходе раскол не учинил. Здесь вот, как раз из митрополии бумага по Интернету пришла…
***
В очередное воскресенье в храме было прихожан намного больше, чем обычно. Помощники Сергея Ивановича во главе с теткой Ганной оповестили весь поселок, что настоятеля снимать будут или накажут примерно. Ведь негоже православному попу в тырнете сидеть и беса тешить.
Литургию вместе с отцом Стефаном служил епархиальный секретарь. Именно он и зачитал по окончании обедни Указ правящего архиерея. В Указе говорилось: «В то время, когда на нашу православную веру и Церковь во всех средствах массовой информации возносится хула, клевета и недостойные измышления, наши священнослужители и верные чада прихожане попустительно относятся к возможности достойно ответить на эти вызовы современного безбожного мира. Исходя из вышесказанного, определяю священника Стефана главой епархиальной миссии в Интернете, а также редактором и администратором епархиального сайта, где должны найти ответы на злободневные вопросы, касающиеся Православия и церковной жизни, не только верующие нашей епархии, но и все православные христиане».
***
После службы секретарь с отцом Стефаном обедали в приходской трапезной, беседовали и наблюдали в окошко, как Сергей Иванович и тетка Ганна, размахивая руками, красочно рассказывали окружающим о том, что именно они наставили настоятеля на путь истинный.
- Сам Владыка, по письму нашему, Указ написал!..
22 Май 09 Священник Ярослав Шипов: Елизавета.
В начале двадцатого века местные мужички дерзновенно поползли вверх по речушкам и ручейкам до самых истоков. Корчевали лес, строили избы, засеивали полоски земли. Народилось зерно - потребовались мельницы, накопилось хлеба - стали появляться дороги, а на дорогах - постоялые дворы, кузницы и конюшни…
Незаселенными остались только болота. Да и то, если среди болота была открытая вода, на берегах селился какой-нибудь угрюмый бобыль, промышлявший рыбалкой. Эпоха сельскохозяйственного романтизма, запечатлевшая на себе имя Петра Столыпина, продолжалась недолго: впоследствии ее достижения были заботливо разорены и стерты из памяти.
В нашем краю один хуторишко остался. Реликтовый. Было в нем четыре двора и четверо жителей - родственники друг дружке. Несколько раз я наведывался туда, чтобы причастить Елизавету, тоже, кстати, реликтовую: душа ее чудесным образом сохранила отсветы прежнего воспитания… Елизавете было семьдесят лет, однако называть ее бабкой было никак не возможно, и прежде всего потому, что она, в отличие от деревенских старух, прямо держала спину.
- Ты, Лизавета ступаешь, словно боярышня! - говорил ей районный глава, заехавший как-то по рыжички. - Не попадал ли к вам на хутор какой-нибудь князь?..
- Разве что с продотрядом, - отвечала она.
- Это она так шутит, - пояснили местные жители.
В сорок первом году семнадцатилетняя Елизавета работала на строительстве оборонительных сооружений, попала под обстрел, получила осколочное ранение и, провалявшись по госпиталям, обрела царственную осанку. Отец ее вскоре погиб на фронте, мать, разрываясь между борьбой за трудодни и обихаживанием искалеченной дочери, тоже протянула недолго. И осталась Елизавета одна. Но как-то приноровилась - целую жизнь прожила. Притом, что спина совсем не гнулась: ни - дров наколоть, ни - грядку вскопать, ни даже гриб сорвать невозможно.
С ней было легко разговаривать: она читала Иоанна Златоуста и хорошо понимала сущность духовных битв. Но утешительнее всего было слушать ее рассуждения по всяким житейским поводам. Как-то заезжаем с председателем колхоза. Поисповедовал я Елизавету, причастил, выходим на крыльцо, а председатель обсуждает с шофером что-то животрепещущее…
- Зачем ругаешься? - спрашивает его Елизавета.
- Без этого на Руси нельзя - первейшее дело! - и разводит руками.
- Не русское это дело, - вздыхает Елизавета. - Когда человек молится, он верит, что каждое его слово услышат и поймут…
- Ну, - растерянно улыбается председатель.
- А если над нашей землей мат-перемат висит?.. Богородица позатыкает уши, а мы будем удивляться, что страна - в дерьме…
- Ну ты еще скажи, что ранешние мужики не матерились!
- Редко, - говорит Елизавета. - Это все от кожаных курток пошло: от комиссаров да уполномоченных разных… Знаешь, как Христос в Писании называется?.. Бог Слово!.. И за каждое сказанное слово нам с тобой на Страшном Суде ответ держать придется. Вот они и поганят, и пакостят слова наши…
- Может, мужики раньше и вина не пили? - встревает шофер.
- Питье - не грех, грех - опивство… Пили. Но каждый вечер надобно молитвы читать… Со всей семьею… И чтоб язык во рту проворачивался… Отец раз на вечернюю молитву не попал - уснул пьяный.
В воскресенье пошел на исповедь, а батюшка его к причастию не допускает: все причащаются, а он стоит в стороне - то-то позору было! Целый год, наверное, корил себя да перед нами винился…
В другой раз меня привез сюда здешний церковный староста. Был он в неважном расположении духа, поскольку занятий бесприбыльных не любил, и как только звали меня причащать болящих, глаза его наполнялись печалью…
День был жаркий, вода в радиаторе подвыкипела, и староста решил долить.
- Чего-то у вас колодец стал, вроде, еще глубже, - пожаловался он.
- Так ведрами-то по дну бьем, он и углубляется, - отвечала Елизавета.
Староста задумался, а потом тихо спросил меня:
- Шутит, что ли?..
- Ты чего на приход сунулся? - поинтересовалась Елизавета.
- Церкву восстанавливать…
- Большой в тебе подарок русскому Православию. Вы, батюшка, не знаете, как у нас его кличут?..
Пройдохой…
- Далеко не все! - возразил староста.
- Да, только половина района. А остальные - проходимцем. Но те и другие между собой не спорят - оба именования ему к лицу.
- Вот вы все на меня ругаетесь, а я всю жизнь тружусь - ты знаешь. И не кем-нибудь, а бригадиром! С послевоенных времен - в колхозе, на стройке… Ни праздников, ни выходных - на курорт в первый раз только перед пенсией попал…
- Вот и зря, что без праздников, - тихо сказала Елизавета.
- Это в каком смысле?
- Ты тут иконочками торговал - Казанской Божией Матери…
- Они и сейчас при мне - могу продать, - и полез в портфель.
- Угомонись. Я тебе одну историю расскажу… Как-то пришлась летняя Казанская, а это - двадцать первое июля, на воскресенье. И рано утром весь народ на покосы отправился…
- Двадцать первого? А чего так поздно-то?.. Ворошить, разве… Или метать…
- Идут они, а навстречу им - Богородица: мол, почему, мужики, мимо храма идете? Они объясняют: сенокос, спешим - боимся дождя, рук не хватает… А Она: “Ступайте в храм славить воскресение Моего Сына, а Я вам Свои руки отдам”… Послушались они - вернулись на воскресную службу, а уж сена в тот год заготовили - до сих пор коровы едят…
- Когда это было? - спросил староста: - В какой деревне?
- Давно, еще отец рассказывал…
Он, наконец, достал пачку бумажных иконок:
- И правда: рук нету - отдала… Так ты будешь брать-то? Недорого…
- Да у меня есть - еще дедова… Деда моего тоже в старосты долго уговаривали. Отказался. “Сейчас, - говорит, - я в одном кармане в храм несу, а то, не приведи, Господи, в двух карманах из храма поволоку”.
На обратном пути он вдруг вспомнил:
- А ее, между прочим, тоже как-то чудно прозывали… Негнущаяся, что ли?.. Или - несгибаемая?.. Во, точно: несгибаемая Елизавета.
Священник Ярослав Шипов. Долгота дней: издание второе. Изд-во “Светлый берег”, 2006.
22 Май 09 Протоиерей Александр Авдюгин: Можно ли побороть страх смерти?
Недавно мне дали ссылку на небольшую заметку из «Литературной газеты» . В ней врач «Скорой помощи» рассуждает, сколь поразила его смерть священника, во время которой ему по долгу службы пришлось присутствовать. Врач часто видел последние минуты пациентов. Они для большинства умирающих сопровождаются ужасом и страхом. Здесь же, у священника, все было иначе.
Впрочем, вот рассказ врача:
«Мне никогда не забыть, как однажды по вызову наша бригада приехала к пожилому священнику, которого свалил инфаркт. Он лежал на кровати в тёмно-синем подряснике с небольшим крестом в руках. Объективные данные говорили о кардиогенном шоке. Давление крайне низкое. Больной был бледен, с холодным липким потом, сильнейшими болями. При этом внешне не просто спокоен, а АБСОЛЮТНО спокоен и невозмутим.
И в этом спокойствии не было никакой натяжки, никакой фальши. Мало того. Меня поразил первый же заданный им вопрос. Он спросил: «Много вызовов? Вы, наверное, ещё и не обедали?» И, обращаясь к своей жене, продолжил: «Маша, собери им что-нибудь покушать». Далее, пока мы снимали кардиограмму, вводили наркотики, ставили капельницу, вызывали «на себя» специализированную реанимационную бригаду, он интересовался, где мы живём, долго ли добираемся до работы. Спросил слабым голосом, сколько у нас с фельдшером детей и сколько им лет.
Он беспокоился о нас, интересовался нами, не выказывая и капли страха, пока мы проводили свои манипуляции, пытаясь облегчить его страдания. Он видел наши озабоченные лица, плачущую жену, слышал, как при вызове специализированной бригады звучало слово «инфаркт». Он понимал, что с ним происходит. Я был потрясён таким самообладанием.
Через пять минут его не стало…»
Многих эта заметка оставила неравнодушными. Она действительно «трогает» сердце, тем более что рассуждений о смерти у нас хоть и без табу, но молчаливо избегают. Сегодня более привлекателен принцип, еще Владимиром Высоцким определенный:
Может, лучше про реактор,
Про любимый лунный трактор…
Общество, где главная составляющая – блажь тела и нега души, не любит рассуждать о том, что никак не вписывается в яркие рекламные ролики комфорта и благополучия. О смерти - только в некрологах да в криминальной хронике, где речь идет лишь о способах убийства, о бессилии стражей порядка и психологической наклонности убийц.
Нет желания писать о смерти. Тем более смерти собственной. Даже в наших православных издательствах и СМИ тема кончины и загробного бытия проходит по касательной (назовите хоть одну толковую книжку на эту тему). Куда интересней говорить о раскладе епископских кафедр, границах Церкви и нужности иконостаса вместе с церковнославянским языком. Здесь блещут искрометными мыслями, приводят громоподобные аргументы вкупе с цитатами, а страсти накалены так, что от тихого вопроса, который надобно задавать всем и каждому ежедневно: «Како мне умирати будети?», просто отмахиваются. Хотя прекрасно все знают, что есть две непреложные истины. Первая – все умрем. Вторая – неизвестно, когда.
Истины есть, а забот о достойном обрамлении этих законов никаких. Лишь, когда смерть касается твоей семьи, твоих друзей или родных, то, стоя у гроба, невольно примеряешь его на себя, а столь распространенное «все там будем» не облегчает ни страха, ни горя.
Можно побороть этот страх? Православие утверждает – можно, а врач «Скорой помощи» примером о смерти священника доказывает это утверждение. Надо думать о смерти, чтобы побороть страх смерти. Простая формула, и тут вполне срабатывает амвросиевская поговорка «Где просто, там ангелов со сто». Чем скорее до твоего сознания дойдет необходимость быть готовым к смерти, тем меньше останется страха.
У человека есть разум; сталкиваясь с каким-нибудь вопросом, он обдумает все возможности. Может случиться так, а может, и иначе. Даже если проблема и совсем маловажная, разумный человек непременно обсудит обе возможности. Здесь же, встречаясь с этой абсолютной серьезностью – собственной смертью, которая непременно возникнет у каждого, мы очень часто поступаем иначе. Варианты не разбираются, дата отбрасывается на философское «не скоро», а утверждение, что лишь Господь определяет сроки, к себе не применяется.
Удивляет одна очевидная несообразность. Мы разумны, практичны, а многие из нас в день нынешний и прагматичны. Разум наш обдумывает все возможности и планирует различные варианты, сталкиваясь с объективными событиями. Смерть – абсолютная объективность, но она почему-то не становится проблемой на протяжении всей жизни. И, лишь оказавшись на пороге ухода с этого, пусть сложного, но знакомого мира, выясняется, что ступенька этого порога нам не под силу. За ней то, чего не знаем и о чем не стремились узнать. Отсюда страх, а за ним и ужас. Мы боимся смерти намного больше, чем она того заслуживает.
Это происходит потому, что неизбежность смерти не становится главным ориентиром в нашей жизни. Знаменитая «память смертная» даже среди православных стало обиходным выражением, никак не отражающемся на повседневности дел земных. Лишь вечером, когда внимательно читаем вечерние молитвы, напоминается: «Се ми гроб предлежит: се ми смерть предстоит». Но и эта строчка молитвенного правила очень часто прочитывается скоренько, без ударений, придыханий и, главное, - без мысли.
Обратите внимание, что в Каноннике последование молитв на сон грядущий имеет разделение. После «Достойно есть» идет «Отпуст», а затем положена еще молитва свт. Иоанна Дамаскина. Там молящийся должен указать на место своего сна и произнести: «Неужели мне одр сей гроб будет…». Теперь вопрос. Как часто мы вдумчиво и серьезно совершаем это требование обязательной для верующего человека молитвы?
Батюшка, о котором идет речь в «Литературке», по всей видимости, неукоснительно придерживался этого правила. И не только его…
Практическая жизнь священника ежедневно и ежечасно прикасается к смерти. Нас даже воспринимают частенько, как напоминание о грядущем и неизбежном собственном отпевании. Кстати, именно поэтому и стараются загрузить несвойственными для священнослужителя неуставными делами социального и хозяйственного плана. Священник хозяйственник и строитель всегда более «выгоден» миру, чем тот, кто постоянно зовет к покаянию и твердит: «Ты о смерти подумал?»
В смерти нас страшит неизвестность, а что со мной будет? Для этого священника неизвестности не было. Он знал, что его ожидает, и именно поэтому его до последней минуты заботят судьбы тех, кто остается пока здесь, на этой стороне бытия. Умирающий священник беспокоится не только о проблемах тех, кто его окружает в последнюю минуту, он продолжает выполнять дело Христово – любить. Здесь не меркантильное собирательство «добрых дел» и «благородных поступков», здесь знание о том, что доброта и любовь взаимны и именно они уменьшают страх смертный. Да и чего бояться, если любовь пронизывает все? И горнее, и дольнее.
Страх смерти верующего человека иной. Тут боязнь остаться вне любви Божией, то есть не наследовать Царство Божие.
Как его побороть? Руководств множество. Вот одно из них.
«А что препятствует нам войти в царствие Божие? Сказано: «Исполни заповеди», тогда спасешься. А так как мы немощны, испорчены, подвластны или доступны бесам, то Господь дал нам покаяние и другие Таинства. Если искренно покаемся, то Господь прощает нас, т.е. очищает нашу душу от греховных язв и обещает кающемуся Царствие Божие. Седмижды семьдесят раз на день покаешься и столько же раз получишь прощение. Если же ты не веришь Слову Божию, тогда, конечно, будешь страшиться, подпадешь власти бесов, а они замучают тебя. Ты, очевидно, как фарисей, хочешь опереться на дела свои, хотя и бессознательно, может быть. А ты будь, как мытарь, то есть все спасение возлагай на милосердие Божие, а не на свои исправления, и тогда выйдешь из этой жизни, как мытарь из храма — оправданным, т.е. войдешь в Царствие Божие». (Игумен Никон (Воробьев), «Письма о духовной жизни»)
Именно на милосердие Божие возлагал свои упования умирающий священник. Этим смерть и победил. Поэтому она для него - не фатальная зловонная тетка с косой, а всего лишь необходимое и ожидаемое жизненное событие…
http://www.pravmir.ru/article_4099.html
21 Май 09 Протоиерей Александр Авдюгин: Бабушкина хатынка.
Бабушка все помнила. Она уже плохо видела, плохо слышала, но память была отчетливо ясной. К своему 90-летию старушка добралась, опираясь на палочку, согнувшись к земле, но с рассуждением и воспоминаниями. Прошлое стало понятней и не столь горестным. Бабушка уже спокойно рассказывала об ушедших ранее ее детях и муже. Она не боялась смерти и совершенно искренне удивлялась, что Господь «до сих пор по земле ее носит».
Бабушка очень хотела, что бы о ней, когда помрет, молились в этом храме. Ведь она его с детства любила. Здесь ее, в далеком 1914 году, крестили, а в 1932 венчали.
Бабушка всех настоятелей по именам помнила и обо всех милости Божией просила, хотя и меняли тех настоятелей перед вторым закрытием храма в год по два раза.
Еще бабушка всегда в храме во время службы на одном и том же месте стояла. Даже тогда, когда храм только-только после тридцатилетнего лихолетья, в 1991, открыли и поземка по паперти мела, и из пустых оконных проемов сквозняки завывали, она со «своего места» ни на шаг.
Настоятель побеспокоится:
- Ты бы, Федоровна, к алтарю поближе, там не так дует.
- То не мое место, батюшка, - серьезно ответствует бабушка, - там Мотря и Клавдия стояли. А Матрена эта, вместе с Клавдией, уже давно в ином мире Бога славят, но для Федоровны они всегда тут, вместе с ней.
Очень хотелось бабушке, что бы молитва о ней в храме не забывалась.
Летним утром, когда только рассветать стало, и первый крик петушиный проявился, собралась Федоровна «по делу», к настоятелю. Рано пришла. Ко вторым петухам. Батюшка с матушкой, да с детишками, еще почивали. Уселась на скамеечке, возле калитки настоятельской, да и дождалась, когда священник в церковь пойдет.
Батюшка удивился столь раннему визиту, да еще в будний день, а старушка ему платочек передает:
- Возьми, отец, документ…
В аккуратно завернутом платке лежала дарственная.
- Я хатынку свою, отец-батюшка, на церкву переписала. Правнукам она без надобности, по городам да заграницам живут, а ты меня в храме поминать будешь, - объяснила старушка.
К Покрову преставилась бабушка.
А хатынку бабушкину решили на приходе продать, что и сделали.
Денег за усадьбу дали немного. Село то, где бабушка жила, вымерло всё. Какие там цены? Смех один.
Но продали.
За вырученные бабушкины деньги и заказал настоятель центральный храмовый аналой у местных умельцев. Они и изготовили.
Новая бабушкина хатынка сейчас в центре храма стоит.
Вот она:
Кто не подойдет к хатынке, тот и вспомнит о Федоровне.
А как иначе?
Она ведь тут дома.
21 Май 09 Протоиерей Александр Стрижак: Схиигумен.
Я никогда не ездил к старцам. Не было такой необходимости. Иногда возникали смутные желания, особенно под воздействием книг, так чарующе беззаботно рассказывающих о их житье-бытье, о прозорливости, молитвенности… Хотелось что-то такое узнать о себе, о свое величине, о особом жизненном пути, который непременно откроется.
В этом я уверен. Вспоминаю Макаревича: «И каждый верил в свою исключительность, удивляясь, что нет подтвержденья тому…». И никуда не еду… Так продолжалось долго. Но видно пришел срок.
Мы выехали рано. От нас до Дивеева не очень далеко, цифра простая, как возраст столицы – 850. Обычно часов за десять-двенадцать, не особо нарушая правила, но и не соблюдая их если ДПС не видно, можно доехать. Но сегодня мы едем не на Запад, а на Юг. Мы все равно едем в Дивеево, но нам надо заехать за моим приятелем. Он священник в городке Бавлы. Наумовна должна знать, где это. Место интересное, четыре региона России сходятся в этой точке. Татарстан, Башкирия, Самарская и Оренбургская области. Отсюда наш путь пойдет не привычной дорогой через Казань, Чебоксары, Арзамас, а по дороге Уфа – Самара, потом Ульяновск, Саранск и от него на Север межрайонными дорогами. Задумано неплохо, но получается как всегда… Вместо пятнадцать часов, которые мы должны были потратить на дорогу по нашим расчетам, мы ехали почти сутки…
Путешествие наше – рассказ отдельный. Я уже как-то описывал наше ночное движение от Саранска до Дивеева без указателей, без карты, но с молитвой преподобному Серафиму. Как выяснилось позднее, мы не сделали ни одного лишнего поворота, не проехали ни одного лишнего километра. Интересно, что в этой ночной круговерти мы успели заметить указатель на Санаксарский монастырь. Когда пришло время возвращаться, спутники мои, памятуя о увиденном указателе, говорили, что живет там всеми почитаемый схиигумен, и что мы непременно должны заехать…
Один против двоих. Хоть я и за рулем, но совсем игнорировать просьбы друзей не удобно. А сомнений масса. Великий пост. Схиигумен наверняка строгий, как он посмотрит на нас? Доезжаем до перекрестка. Нам направо. Указатель на монастырь – прямо. В сомнении снижаю скорость. Бабушка на перекрестке машет рукой. Решаюсь.
- Бабуля, тебе куда?
- До Темникова подвезите…
На указателе цифра 9… Садитесь. Расспрашиваем старушку. Она говорит, что монастырь рядом, но в пост Схиигумен никого не принимает… Она показывает развилку.
- Вон туда, налево монастырь, а Темников направо…
Доехали до Темникова.
- Вот тут, на автовокзал остановите… Вон и автобус мой.
Ай, да старушка… Она с нами проехала 9 километров, чтобы в пустой автобус сесть, который пойдет мимо перекрестка на котором мы ее подобрали… Стоять-то тяжело…
Старушкина хитрость помогла нам решиться. После развилки дороги идут по двум берегам Мокши, одна в город, вторая в монастырь. Они так и стоят напротив. Монастырь на кромке леса, на своеобразном мысу среди заливных лугов. Весной он и правда с трех сторон окружен водой. И городок на небольших холмиках. Другой дороги нет. Но когда едешь в город, то видишь монастырь как на ладони… Сказочный замок среди лугов, на фоне леса… Только не тяжелый каменный, а летящий над водой, над зеленью лугов раскрашенный в пастельные тона…
Мы заехали… С уговором. Будем столько, сколько захочется, но никуда напрашиваться не будем. Если есть воля Божья на встречу со старцем, то он к нам выйдет, а если нет, то и не надо. Примерно час, может чуть больше, мы осматривали монастырь. Я не люблю в таких местах знакомиться с братией с их проблемами. Душа просит иного, и я просто брожу по монастырю, перебирая четки.
Что делали мои спутники, я не знаю, но мы сошлись в одну точку, к воротам, практически в одно время. Внезапно открылась дверь где-то справа и двор наполнился людьми. Они все выходили и выходили…
- Там батюшка Иероним отчитывал, идите он и вас помажет елеем.
Идем против людского потока. Заходим, маленькая прихожая забита народом, все обуваются. Не решились люди в обуви в келию зайти… И вдруг, в дверях замешательство, из внутренних помещений выходит батюшка. Он широко улыбается и глаза его светят удивительным огнем… В маленькой прихожей, во время Великого Поста… наступает Пасха!..
Я не буду передавать слов, тем более, что ничего таинственного в них нет. Я скажу то, что мне видится большим всех рассказов о встречах со старцами, я их сотни прочел… Самое важно, что дают нам настоящие подвижники Христовы – это пример. Такое простое слово и как много оно вмещает. Ни отчитки, которых, кстати, Схиигумен не делал, он соборовал, служил молебны о здравии, ни сугубые молитвы, ни прозорливость не являются столь важными для нас, как пример состоявшейся жизни христианина.
Только любовь, только исключительно ощущение присутствия Святого Духа в человеке могут влить в другого человека веру. Если его жизнь во Христе привела к подобному результату, значит, этого могу достичь и я. Это живой пример, одним своим присутствием среди нас говорящий больше, чем сотни написанных жизнеописаний. Пример, который не заменят буквы даже самого гениального писателя.
«Идите и научите». Не расскажите, а научите. Научите собственным примером. Как мало я сделал, что бы и во мне люди видели Христа…
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного…
Но у меня еще есть возможность. Я видел, это не красивая сказка, это реально достижимо.
Слава Тебе, показавшему нам Свет!
Справка:
Cхиигумен Иероним (Верендякин, + 06.06.2001 г.)
Схиигумен Иероним (в миру – Иван Яковлевич Верендякин) родился 14 сентября 1932 года в селе Ичалки Ичалковского района Мордовской АССР, в семье крестьянина. Окончил восемь классов средней школы, трудился плотником, электриком, грузчиком, а с 1974 года – сторожем Иоанно-Богословского собора в Саранске. По воспоминаниям самого батюшки, он еще в детстве хотел стать священником. И Господь призвал его на Свое служение, но после многих лет труда среди простого народа.
6 апреля 1975 года был рукоположен во диакона, а на следующий день, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, – во иерея и назначен настоятелем Покровской церкви села Спасское Рузаевского района Мордовской АССР.
В 1979 году иерей Иоанн был переведен на служение священником в Иоанно-Богословский собор в Саранске. В 1982 году ко дню Святой Пасхи Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Пименом награжден наперсным крестом. 1989 году протоиерей Иоанн и его супруга Анна Демидовна пишут прошения епископу Серафиму о благословении постричь их в монашество. 27 апреля 1990 года протоиерей Иоанн пострижен в монашество с сохранением прежнего имени в Покровской церкви села Дракино Торбеевского района Мордовии. Постриг совершил архимандрит Модест (Кожевников, † 1997).
Затем краткое служение настоятелем Никольской церкви в селе Теризморга Старо-Шайговского района Мордовии, и вот, 24 мая 1991 года указом правящего архиерея игумен Иоанн определяется насельником только что возвращенного Русской Православной Церкви Рождество-Богородицкого Санаксарского мужского монастыря. 3 декабря того же года он был назначен братским духовником. 19 декабря 1992 года наместник монастыря архимандрит Варнава (Сафонов) совершил постриг игумена Иоанна в схиму с наречением имени Иероним, в честь блаженного Иеронима Стридонского (память 15/28 июня).
Отпевание схиигумена Иеронима состоялось 8 июня 2001. Погребен схиигумен Иероним на братском кладбище Санаксарского монастыря, у алтаря Воскресенского храма.
Отец Иероним (Верендякин) был прост сердцем, кроток, сам вид его источал любовь. Вокруг отца Иеронима при жизни во множестве роились всевозможные слухи и мифы (это печальный удел почти всех настоящих подвижников). О нем говорили, что он был экзорцист и производил отчитки духовно болящих. Это не так. Он действительно знал законы духовной брани и, как аскет и молитвенник, к тому же защищенный великой схимой и священническим саном, был весьма грозен для нечистой силы. Но сокрушал он ее исключительно своей любовью к Богу и людям. Никаких отчиток он не производил, заклинательных молитв против нечистых духов не читал (видимо, по своему смирению - так как он не менее, чем кто-либо, имел на это право), а обращался напрямую к Богу, молитвенно испрашивая здравия для пришедших к нему за исцелением.
21 Май 09 За жизнь
Остановитесь и познайте, что Я Бог». (Пс. 45.11)
Принято у нас, священников, служащих в храмах, особенно настоятелей,называть «ангелами». Это нормальное явление, тем более, что имеет основание в Священном Писании. А нашему храму, повезло, у нас не один, положенный по штату «ангел», в моём лице, а целых два. И под вторым ангелом мы понимаем нашу старосту Нину.
Помните, в том смешном фильме про стройку, на которой происходили забавные приключения Шурика и хулигана Феди? Как в конце фильма Федя на все предложения потрудиться, всё время выходит вперёд, и кричит: «Я»! Вот это про нашу Нину. Нужно в храме подежурить: «Я»! Нужно посидеть у постели больного после операции: «Я»!. Помочь похороны организовать одинокого старичка, и ещё во множестве других подобных ситуаций, это постоянное и неизменное: «Я»!
Человеку уже под 60, а она не признаёт выходных, ей не нужна зарплата. Летом, где Нина? На куполе где-нибудь со строителями. Как-то к нам с Волги приехали двое рубщиков, они у нас церковный дом рубили. Здоровые такие мужики, степенные, окают. Слышу, кричат испуганно: «Батюшка! Ты посмотри, куда Нина забралась». А она на одном из малых куполов, это всего-то метров 17, работу у жестянщиков принимает.
А ведь когда-то и мыслей у неё о Боге не было. Всегда была душой коллектива, членом профкома, солисткой самодетельного хора. И так до тех пор, пока Господь однажды не посетил тяжелейшей болезнью. Когда человек слышит о таком страшном диагнозе, то он воспринимает его как приговор. «Хирург, - говорит она, - перед тем как оперировать, размечая предстоящее операционное поле, произнёс: «Жалко такую грудь резать, но по-другому нельзя». Вспоминает дни послеоперационной терапии, как тяжело было. Однажды подняла голову с подушки, а все волосы на ней и остались. «Лежу, вся в слезах, надежды никакой». В этот самый момент заходит заведующая отделением к ним в палату и говорит: «Девочки, поверьте моему опыту, если хотите жить, идите в церковь, молитесь, просите Бога. За жизнь бороться нужно».
«Я тогда пришла в наш кафедральный собор, - рассказывает, - а никого не знаю, ни одного святого. Смотрю на фрески. Кому молиться, как? Ни одна молитва на ум не приходит. Подхожу к одной иконе, на ней изображён пустынник. Теперь-то я Иоанна Крестителя ни с кем не спутаю. А тогда увидела, что уж больно истощённый у него вид, ноги совсем тонкие. И говорю ему: «Святой человек, у тебя такие тоненькие ножки, ты наверно настоящий святой, помолись обо мне, я жить хочу. Только сейчас понимать стала, что такое жизнь, и как она мне ещё нужна. Оглянулась на прожитое, а вспомнить нечего. Я теперь по-другому жить буду. Обещаю тебе, помоги мне, святой человек». Через какое-то время молитва, безхитросная, но такая, какой можно молиться только в самые тяжёлые минуты жизни, захватила её. Женщина полностью растворилась в ней. Помнит, что от долгого стояния стали натирать туфли. Тогда она их скинула и стояла на железных плитах босиком, не чувствуя холода.
Вдруг слышит: «Владыка, благословите попросить её уйти»? Только тогда она, придя в себя, огляделась вокруг глазами полными слёз. Она и не заметила, как началась и уже достаточно долго идёт вечерняя служба, что Владыка стоит практически рядом с ней, а священники окружают её. Святитель ответил: «Не трогайте её, вы же видите, человек молится. А мы ради этого сюда и приходим».
Оказалось, что из всех, кто тогда лежал с Ниной в палате, она одна единственная услышала слова врача и пошла в церковь. Остальные, кто стал нетрадиционными методами лечиться, кто по экстрасенсам и колдунам поехал.
Чуть ли не в первый же день по возвращении из больницы домой, Нина пришла в наш храм. Тогда он был ещё совершенно другим. Только недавно срубили берёзки с крыши, и закрыли деревянными заплатками проломанные полы. Она подошла к Распятию, встала перед Ним на колени и сказала: «Господи, я не выйду отсюда, только оставь мне жизнь. Я обещаю, что буду служить Тебе до конца». И, буквально, месяца через три, Нину, ещё совсем больного человека, выбирают старостой.
Как трудно восстанавливать храм, особенно если этот храм стоит в селе. Как трудно ходить по кабинетам и постоянно просить о помощи, а когда ты ещё сам продолжаешь проходить химиотерапию, это тяжелее втройне. Рассказывает: «Пришла в одно строительное управление, прошу знакомого мастера: «Гена, помоги. Батюшка служит, а с потолка осколки кирпича чуть ли не в чашу падают, оштукатурьте нам хотя бы алтарь, чтобы служить можно было. Деньги будем со служб собирать, и постепенно расплатимся».
Отказал мне мастер, хоть и хороший знакомый: «Нина, у меня заказчики серьёзные, хорошие деньги платят, не буду я за копейки, по мелочам людей распылять». Прошло месяцев семь, ну не больше. Поехала в область к своему врачу. Иду по коридору, смотрю мужчина, лицо вроде знакомое, только очень уж измождено болезнью. Подхожу к нему, Гена!
«Дорогой ты мой, что ты здесь делаешь»!? Обнялись, поплакали вместе. «Нина, я всё тебя вспоминаю, как ты ко мне приходила. А я, дурак, отказался. Эх, была бы возможность повернуть время назад, поверишь, сам бы своими руками всё в храме сделал, никому бы не доверил». Вот только за одни эти слова мы его поминаем, за это покаяние в конце жизни. Помните как у Иоанна Златоустаго на Пасху: «Бог и намерения целует».
Порой болезнь приходит внезапно, и совсем не обязательно, что она посылается тебе в наказание. Нет, это может быть и предложением человеку остановиться в потоке суеты и задуматься о вечном. Болезнь заставляет человека осознать, что он смертен, и ему возможно уже недолго осталось, и что в последние месяцы, или годы жизни, ещё нужно постараться успеть сделать самое главное, ради чего и пришёл в это мир. И тогда, кто-то обретает веру и спешит в храм, а кто-то, увы, напротив - бросается во все тяжкие.
Удивительные истории порой случаются с людьми, которых присылают к нам на работу. Как-то трудилась у нас бригада каменщиков. Среди них был один пожилой рабочий, звали его Виктор. Когда они уже заканчивали кладку, он неожиданно отказался от денег. Мне об этом мастер сказал, так, мол, и так, отказывается человек от заработанного. Я с ним тогда разговаривал, не стесняйтесь, мол, возьмите деньги, всякий труд должен быть оплачен. А он: «не возьму, и точка».
Через полгода у Виктора прихватило сердечко, и он скоропостижно скончался. Наша староста, хорошо зная покойного, не смогла вспомнить ничего такого из его жизни, что можно было бы на весах высшего правосудия положить в чашу добрых дел. И вот привёл же Господь человека незадолго до кончины потрудиться в храме и подвигнул его на поступок, пожертвовать ради Христа зарплатой. В чём застану, в том и сужу. Обязал нас Виктор молиться о нём, вот такой «хитрец».
Нет случайностей в жизни. Как-то понадобилось мне дома на кухне плитку положить. Пригласил специалиста, познакомились у нас же, он часовню строил. Работал у меня дня три, сделал, как сделал, можно было бы и лучше, но и за это спасибо. Пересекались мы с ним потом, разговаривали, как-то он меня домой на машине подвёз. А через год, наверное, узнал я, что угорел Серёжка в гараже по пьяному делу. И вот думаю, дал ему Господь в конце земного пути встретиться со священником. Не может такого быть, чтобы не задумывался он о своей жизни, пускай до храма не дошёл, но какой-то разговор с Ним наверняка был. Мы не знаем, Бог знает. Бываю на кладбище, захожу на могилку к Серёже, молюсь о нём. А так, кто бы его вообще вспомнил?
Подарил нам один богатый человек пол в летний храм. Купил всё необходимое и нанял рабочих. Работали у нас двое плиточников, настоящие профессионалы, мужчина и женщина, оба средних лет. И вот, месяца через три, как закончили полы, подходит ко мне в храме женщина, глаза большие карие и полные слёз. Она ещё не плачет, но ещё секунда другая и плотина прорвётся. Смотрю и понимаю, что знаю эту женщину, но никак не вспомню, откуда я её знаю? И только потом понял, что это Галина, та самая плиточница, что работала у нас, просто я больше привык видеть её в рабочем комбенизоне.
Ей поставили страшный диагноз, и человек пришёл к нам. Случись бы это раньше, она не стала бы искать поддержки в храме, но ей было дано целый месяц работать в церкви, общаться с верующими и со священником. Поэтому, когда грянула беда, женщина пришла к нам. Она ещё не знала, чем мы ей сможем помочь, но она пришла. Её боль, как свою собственную, приняли десятки людей, её поддержали, успокоили. Человек впервые пришёл на исповедь, стал молиться и причащаться. Став на грани между жизнью и смертью, Галина понимала, что может уйти в ближайшие месяцы, но она перестала бояться смерти, потому, что обрела веру. И вера вывела её из отчаяния, помогла женщине начать бороться за жизнь.
Вспоминаю, какой её привозили к нам в храм после очередной химеотерапии. Сама она идти не могла, её постоянно кто-нибудь вёл. Всякий раз она причащалась, и буквально на наших глазах в неё вновь вливалась жизнь. Мы молились о ней почти год, каждый из нас, и каждый день. На пасхальной неделе мы увидели её радостной и полной сил: «Думаю выходить на работу, хватит болеть». Вы себе представить не можете, какой это был для нас всех пасхальный подарок.
Мне известно немало случаев, когда человек исцелялся от самых страшных болезней через одно единственное лекарство, через веру, которая вселяет надежду.
Иногда, приглашая меня к неизлечимо больному, родные предупреждают: «Батюшка, он умирает, только, ради Бога, ничего ему не говорите. Мы не хотим его травмировать». Всякий раз, когда я слышу эти слова, всё внутри у меня начинает протестовать. А зачем тогда меня приглашать? Как можно человека не предупредить, что ему остались последние месяцы, или даже недели жизни. Какое мы, вообще, имеем право молчать? Ведь он должен подвести итог и принять решение. И, если человек всё ещё не знает Бога, то помочь ему определиться, со Христом или в одиночку он уйдёт в вечность. Иначе страдания его теряют всякий смысл, и сама жизнь превращается в безсмыслицу.
Нина на днях рассказывала. Каждый год ездит она в область к своему лечащему врачу, к той самой, которая когда-то подсказала ей дорогу в храм. Назначенный день приёма Нина уже пропустила, а всё не ехала. Закрутилась. «Приезжаю, - говорит,- почти через месяц, захожу в кабинет. Увидела меня мой врач, вскочила со стула, подбежала ко мне, обняла и заплакала от радости, и шлёпает меня ладошкой по спине, несильно так, как ребёнка: «Что же ты так долго не приезжала? Я уж всё передумала. Ведь из всех, кто тогда с тобой в палате лежал, уже давно никого нет. Ты единственная и осталась».
http://alex-the-priest.livejournal.com/15625.html
