11 Май 09 Тихонова Марина: На Лысой горе.

Зимняя сессия была успешна сдана. Эмоциональное напряжение требовало немедленной разрядки. Что бывает лучше похода в горы? Да, погода была, скажем прямо, не из лучших для подобных прогулок, но на одну ночевку сходить было можно. Тем более, что команда была проверенная, дружная – уже второй год существовал в институте клуб любителей туризма.
Артем кинул клич, но, как ни странно, не увидел особого энтузиазма. Даже Мишка, заядлый походник, который с детства проводил с отцом все свободное время в горах, и то отказался. «Отец, сказал, что сейчас в горах сильные туманы, легко заблудиться. Да, и похолодание на выходных обещали», - смущенно сказал он. Но Артема это не смутило. Только там, вдали от города, он мог, действительно, расслабиться и по-настоящему отдохнуть. В конце концов, было решено пойти без ночевки, на один денек, в новое место, где они еще не были. Благо, гор в Крыму много…
На удивление Артема, в поход решили пойти три девчонки, а вот пацаны подкачали. Только Сашка поддержал идею Тёмы. Вышли рано утром, налегке, прихватив с собой котелок для чая и бутерброды. Проехав перевал, выскочили у первой развилки и свернули влево. Впереди, сверкая снежными уступами, манила неизвестная гора. Горы, как человек, с ними нельзя познакомиться по фотографии или карте. Чтобы гору узнать, её надо обойти ни один раз, прочувствовать. Даже воздух везде разный, толи от разнотравья, толи оттого, что каждая гора – индивидуальность.
Зимой ребята выходили в поход редко. Да и сегодня они не собирались покорять снежные вершины. Нет, они хотели побродить по подножью, где и снега-то почти не было, «пробить» новые тропы и родники… Пройдя по деревянному мостику небольшую речушку, туристы остановились.
- Судя по размытым берегам, река весной широко разливается, - сказал Тёма.
- Да, - подхватила Светка, - в половодье здесь и мостика этого не увидишь.
- А вон, дальше, каменный мост, - показал пальцем Саша.
- Ясно, если весной сюда придем, надо чуть дальше выходить, чтобы пешком не тёпать, - подытожил Артем.
Было решено обойти слева небольшой лесок, а затем идти вправо, обследуя места, удобные для стоянок.
За леском на поляне ребята встретили старичка, который гнал небольшое стадо овец в сторону, виднеющейся сверху, небольшой деревеньки.
- Куда это, ребятки, путь держите? – спросил сухонький старичок.
- Да так, дедушка, гуляем просто. А вы не подскажите где здесь родник поблизости? – поздоровавшись, спросили туристы.
- А родник не близко – на Лысой горе, минут сорок идти. Вон за тот уступ зайдете, увидите.
- А почему её «Лысой» называют? – спросила Лёка.
- Похожа она на голову лысую. Не растет там ничего. Место это не простое, я бы сказал, святое…Раньше там монастырь был. Разорили его, правда, давно. Но народ все равно в любую погоду туда молиться ходит. А вам ребятки я туда идти не советую.
- Почему это?
- А вы на вершину горы посмотрите. Видите, туман какой? Не успеете оглянуться, как он сюда спустится. А в горах с туманом не шутят: заблудиться легко, да и с горы сорваться можно… Не удачное вы время, детки, выбрали.
- Да вы, дедуля, не беспокойтесь, - утешил Артем, мы люди походные, вырулим.
- Ну-ну, - старик махнул рукой и погнал отставшую овечку.

Завернув за уступ, группа увидела Лысую гору. Она, действительно, была абсолютно лысой и походила на голову. Лишь редкий лишайник рос на отшлифованной временем гладкой скале.
- Прибавим шаг, - скомандовал Тёма, нам еще там все как следует осмотреть надо, пока туман не сошел.

Найти родник не составило труда, а вот с костром ребята намучились. Собранные у подножья ветки и мох были настолько сырыми, что никак не хотели гореть. Едкий дым слезил глаза, но костер не разгорался. Проголодавшиеся и утомленные туристы хотели согреться чаем, но холодная родниковая вода никак не могла нагреться, не то, чтобы закипеть на коптящий ветках. Перекусив в сухомятку бутербродами, было решено обследовать местность вокруг.
- Я пещеру какую-то нашла, - крикнула Ника.
- А тут еще одна, - откликнулся Саня.
Несколько небольших пещерок, выбитых в скале – все, что осталось от древнего монастыря. Одна пещера оказалась побольше других. В одной из стен была выдолблена ниша, на стенах, под яркими «художествами» современников, просматривались древние рисунки, в виде крестов и еще каких-то непонятных знаков. Увлеченные рассматриванием пещеры и, делая свои предположения по поводу использования ниши и смысла изображенного, никто и не заметил, как вся гора покрылась густым белым туманом.
Когда ребята вышли из пещеры, не было видно ничего вокруг на расстоянии вытянутой руки.
- Вот это да, - присвистнул Артем.
- Девчонки, это как молочная река с кисельными берегами, - завизжала восторженная Лёка.
Светка сделала пару шагов в сторону и исчезла из виду.
- А-у, я – ежик в тумане, - прокричала она смеющейся компании.
- Эй, ежик, смотри не заблудись, - серьезным тоном сказал Артем. – Пора нам, братцы, сматываться отсюда, все равно ничего не видно.
С трудом отыскав в тумане свои рюкзаки, ребята стали решать куда идти.
- Да, что тут думать, - умничала Ника, - дорога сюда была вправо и вверх, значит, назад идем вниз и влево.
- То, что вниз – это понятно, - согласился Санёк. – А вот куда «влево»?
Действительно, из-за тумана ребята совсем потеряли нужное направление. Чуть посовещавшись, отправились в обратный путь. Дорога была нелегкой. От тумана камни стали еще более скользкими, и девчонки, визжа, скользили по ним вниз. Холод резко усилился, и теплые куртки стали казаться легкими ветровочками, продуваемые ветром. Надежды на то, что у подножья Лысой горы туман будет не таким плотным, не оправдались. Покрутившись на пяточке, туристы заспорили. Парни считали, что идти надо в одну сторону, а девчонки убеждали, что в противоположную. Решили подчиниться большинству. Идти быстро не было никакой возможности. Где-то через полчаса группа уперлась в деревья.
- Здесь не должно быть никаких деревьев, ну максимум – небольшой кустарник, - возмущался Артем. – Я же говорил, не в ту сторону идти надо. Права пословица: «Послушай женщину и сделай всё наоборот».
- Ладно, пойдем в другую, делов-то, - успокоил товарища Александр.
- Если бы ещё не так холодно было, - заныла Лёка, я уже пальцев на ногах не чувствую.
- Ну-ка, быстро все сделали по двадцать приседаний, скомандовал Тёма.
Чуть согревшись, группа пошла в обратном направлении. Еще минут через сорок они уперлись в какую-то скалу.
- А это ещё что? – удивился Саша.
- Что-что? Заблудились мы, вот что, - вынесла вердикт Светка.
- Главное, без паники, - попытался всех успокоить Артем. – Как когда-то все дороги вели в Рим, так любая дорога вниз выведет нас к трассе.
Было решено спускаться вниз. Но так, как ни о какой «дороге» не было и речи, шли наобум. Настроение у всех резко ухудшилось, девчонки примолкли. Когда остановились на очередной привал, с горечью заметили, что стало темнеть. Замершие девчонки сжались в стайку, постукивая от холода зубами.
- У меня такое чувство, что мы по кругу ходим, - сдвинул брови Саня.
- А Мишка нас предупреждал, что сейчас в горы идти опасно, - пропищала Лёка.
- Ага, и дедок тоже говорил, что туман спускается, - продолжила Светка, - так, нет, понесло нас… Помните, в прошлом году группа учащихся с учителем в горах заблудилась. Трое насмерть, между прочим, замерзли…
- А что вы все на меня смотрите? Я что ли виноват? – вспылил Артем. – Не боись, выберемся!
Но как? Честно говоря, его тоже стал охватывать страх. Ночевать в лесу они были не готовы. Бродить без толку уже не было сил.
- Что же делать? – вслух подумал он.
- Ой, Господи, помоги, - вздохнула Ника.
- Правильно! Никуша, какая же ты молодец! Это единственное, что мы можем сейчас сделать!
- Что? Что? – засуетились девчата.
- Единственное, что нам сейчас остается, так это помощи у Бога просить. Только Он может нас отсюда вывести, - ответил Артем.
- Бог? Ты что, Тёмыч, обморозился? – съязвил Сашка.
- А что? Моя мама тоже мне говорила, что Бог есть, - вставила Лёка.
- Конечно, есть! Я это точно знаю! – заблестели глаза у Тёмы. – И Он – Тот, кто нам может помочь.
- А делать-то что надо? – спросила Света.
- Он вас сейчас еще молиться заставит, - скривил улыбку Саня.
- Никого я заставлять не буду, - серьезно сказал Артем, - молитвы искренними должны быть, от сердца.
- Ой, а я от всего сердца хочу отсюда поскорее домой добраться, - заглянула в глаза Тёмы, Ника, - но ни одной молитвы я не знаю…
- Ничего страшного, просто попроси об этом Бога, искренне, - ободрил её Артем. – В общем, я сейчас помолюсь, а вы можете меня поддержать. Кто хочет, разумеется.
- Да, делайте, что хотите, - махнул рукой Сашка и скрылся в тумане.
Артем обратился к Богу с просьбой вывести их из леса и сохранить всех от обморожения. Ника повторяла за ним всё слово в слово. Лёка спешила, сбивалась, но старалась не отставать. А Светка смотрела на это широко открытыми глазами.
- И это всё? – потом спросила она.
- Всё! – мотнул головой Артем. – Теперь в путь.
- Может, еще скажешь, куда? – вышел из тумана Санёк.
- Пойдем в том же направлении, а там видно будет.

Стало уже совсем темно, когда Светка крикнула:
- Стойте! Чуете, дымом пахнет.
Все дружно потянули носом.
- Точно.
- Костром.
- Идем скорее…
Ещё несколько шагов и ребята вышли к большому валуну, возле которого трещал костер, и мужчина кипятил воду в небольшом казанке. Казалось, он даже не удивился вынырнувшей из густого тумана группе туристов. После приветствия, он спросил жавшихся в костру ребят:
- Давно, видно, бродите. Заблудились, что ли?
- Да мы первый раз в этой местности. А тут еще туман такой, - попытался оправдаться Артем.
- Бывает. Чай пить будете?
- А можно? Мы с удовольствием. Здорово! – защебетали подружки.
Мужчина достал из рюкзака пачку с чаем и насыпал в закипающую воду ароматной заварки.
Горячие кружки обжигали пальцы, а горячий чай блаженно растекался, неся спасительное тепло каждой клеточке тела.
- Вы нам расскажете, как отсюда на трассу выбраться? – спросил Тема, боясь, что они не поймут или опять собьются с пути.
- Зачем рассказывать, я сам туда иду. Вот, чуть отогреетесь, и пойдем вместе. Выведу я вас.
Радостное улюлюканье разнеслось над лесом…

Не прошло и часа, как туристы подошли к знакомой речушке. Только на этот раз они её переходили по бревну.
- А сюда мы эту речку по мостику деревянному переходили, - сказала Света проводнику.
- По деревянному?
- Ну, да. Там недалеко еще большой каменный был…
- У-у, братцы, так это километров пять отсюда вниз по течению.

За рекой туман совсем рассеялся, и луна осветила неширокую дорогу.
- А где же наш проводник? – спросил Саша.
- А и, правда, где? – повертел головой Артем.
- А-у, дяденька, где Вы? – крикнула Ника.
- Чудеса. Исчез, как и не бывало, - подняла брови Света.
- А, может, и никакой это и не дяденька был? – повис в темноте вопрос Лёки.
- Тише! Слышите, машина едет? – поднял вверх палец Артем.
- Смотрите, фары! Это же трасса, братцы, - захлопала в ладоши Ника.

Быстрым, уверенным шагом ребята шли к цели.
- А все-таки нам повезло, что мы именно на Лысой горе заблудились, - нарушила молчание Ника.
- Почему это? – удивилась Света.
- Ну, как же… Помните, дед нам говорил, что место это особенное, святое… Поэтому Бог нас там и услышал. Не даром же туда люди молиться приходят…
- Смешная ты, Ника. Бог ведь не только там, Он везде… Поэтому и людей везде слышит и видит.
- Да, ну? – удивилась девушка.
- Тёмыч, а ты еще что-нибудь о Боге знаешь? – поинтересовалась Света.
- Знаю, конечно. Я с двенадцати лет в церковь хожу.
- Во, даешь… А чего же ты нам об этом раньше не говорил? – удивился Сашка.
- Ну, раньше как-то повода не было, - засмущался Артем.
- А ещё нам что-нибудь о Боге расскажешь? – спросила Лёка.
- Расскажу. Вот на следующем занятии клуба и расскажу, - уверил Артем, выходя на освещенную трассу.

10 Май 09 Тихонова Марина: Попутчики

Немолодая семейная пара сошла с поезда на небольшой станции, и в купе стало сразу как-то неуютно тихо. Весь вечер и все утро Зоя Петровна взахлеб рассказывала своим попутчикам о том, как замечательно они с мужем съездили в санаторий, как их там хорошо лечили и вкусно кормили, как интересно они проводили вечера и на каких экскурсиях успели побывать.
«Послал же Бог такую тараторку в попутчики», - возмущался про себя Валентин, деловито кивая головой и делая вид, что ему вся эта ерунда безумно интересна…
Но как только пожилые люди вышли, и Зоя Петровна с пожеланиями счастливого пути закрыла за собой дверь, в купе повисла какая-то затяжная и неуютная тишина. Валентин наклонился с верхней полки и посмотрел на еще одного своего попутчика. Алексей, так звали молодого мужчину, с которым они жили в одном городе, сидел, облокотившись на подушку, и читал детектив. Мужчины были примерно одного возраста, поэтому и интересы у них должны быть общие – рассудив так, Валёк спрыгнул с верхней полки и достал из пакета коробку с игрой.

- Сыграем? – предложил он Алексею. – До нашей станции еще часа четыре, а за игрой, глядишь, и время незаметно пролетит…
- Что за игра? – отложил книгу в сторону Леша.
- Да тут, так сказать, три в одном: шашки, шахматы и нарды.
- Интересно. С чего начнем?
- Мне нарды нравятся, - замялся Валентин.
- Ну что ж, расставляй.

- А я бы ни за что с женой в отпуск не поехал, - начал Валёк, чтобы как-то завязать разговор.
- Что так? – удивился Леша.
- Да, ну. Ты что шутишь? Дома целыми днями пиление слушать, так еще в отпуске от него не отдохнуть. Попадется же такая жена, как эта Зоя Петровна, мама дорогая… За несколько часов уболтала просто, рот не закрывается. Бедный её муж.
- Почему ты так считаешь? – искренне удивился Алексей. – Я думаю, он без её стрекотни уже и жить не может. Заметил, когда они ушли, сразу в купе тишина гнетущая повисла… Вот так и в жизни. Он-то сам, видно, по натуре молчун, зато жена за двоих болтает. Думаю, у них полная гармония…
- А ты сам-то женат? – спросил Валентин, бросая кубики.
- Женат. А ты?
- Был, четыре года… Так я тебе честно скажу, это была не жизнь, а ад, какой-то. Жена моя целыми днями бубнили и бубнила, всегда чем-то недовольна была: то это плохо, то то не так. Ничем не угодишь. И поскандалить любила. Если день без ругани прошел – красота, неделя без скандала – праздник. Бр-р, как вспомню… Никому не пожелаю. Лучше уж век бобылем ходить, чем такая семейная жизнь. Готовила плохо, все хотела, чтобы я ей каждый день 8 Марта устраивал – ужин при свечах готовил. А готовить, что мужское дело?
- Гм, - повел головой Леша, отсчитывая ходы.
- А еще знаешь, какой у неё пунктик был? Череcчур чистоту любила.
- Так это же хорошо, - удивился Алексей.
- Хорошо, когда все в меру, а когда к дому, как к операционной относятся, это уже перегиб. Если на мебели пыль – караул, тарелку за собой не помыл – ужас. Ну, а если носки под стулом оставил или штаны на кресло бросил – так тут скандала не миновать…
- Я вообще-то тоже порядок люблю, - пожал плечами Леша.
- Ну, знаешь, всему мера должна быть, - возмутился Валя.
- А я, думаю, главное – любовь. Если она есть, тогда и недостатки не так заметны.
- Любовь, конечно, хорошо, да только и её скандалами убить можно, - Валентин поднял вверх указательный палец.
- Тут я с тобой согласен, - закивал головой Леша. – Просто, понимаешь, мне, в отличие от тебя, с женой просто повезло. Шестой год вместе, и я ни одного скандала не припомню. Наоборот, всегда ласковая, улыбается. Даже если я не в духе приду, всегда приласкает, слова какие-то для утешения найдет. Сам не замечу, как настроение поднимется. Но и я её не обижаю, мимо не пропущу, чтобы не поцеловать или по попке шлепнуть. В общем, тут у нас гармония. И хозяйка она у меня отменная: готовит – пальчики оближешь, дома всегда чистота, уют. Друзья удивляются: «К тебе, когда не приди, всегда дома чисто, все по полочкам, по местам». А мне приятно – это они мою женушку хвалят. Так всегда было, даже когда дочурка родилась. Время у неё на уборку, конечно, мало стало оставаться, но тут уж я на помощь пришел. У нас с ней разделения нет: кто, что видит, то и делает. И мне не стыдно было и пеленки постирать и белье вывесить. Да и готовлю я без проблем. Не для соседей же! Для себя…
- Ну, ты даешь, - выдохнул Валентин не то по поводу сказанного, не то по поводу дублей, выкинутых Алексеем три раза подряд.
- И в отпуск мы с женой всегда вместе ездим, а теперь еще и дочечку с собой берем. Я без них и дня не могу. Вот сейчас на пару дней в командировку поехал, так соскучился аж до «не могу»… И это не смотря на то, что созваниваемся по несколько раз на день… Скорее бы уже приехать, - Алексей посмотрел на часы.
- Хм, - хмыкнул Валёк, начиная новую партию, - а я-то думал, что семейной идиллии не бывает.
- Бывает, - мечтательно ответил Леша. – Просто, тебе не повезло.
- Да, не ту встретил… Ну, что ж… Будем надеяться, что еще все впереди, - сам себя утешал Валентин.

Сыграв еще пару партий, молодые люди стали собираться – поезд подъезжал к родному городу.
Прильнув к окну, Алексей жадно высматривал кого-то в толпе, стоящей на перроне.
- А вон и любимая моя, - обрадовался он, увидев жену. – Всё, Валёк, счастливо тебе, а я побежал.
Пропустив Алексея вперед, Валентин, взял свою сумку и медленно, вслед за неторопливыми пассажирами, стал пробираться к выходу. Спрыгнув с подножки вагона, он остолбенел, чуть не сбив с ног своей огромной сумкой Алексея и его жену.
- Лиза? – удивился он, рассматривая знакомое лицо.
- Валя? – удивилась молодая женщина и, посмотрев на мужа, смущенно добавила, - Леша, познакомься, это Валентин – мой первый муж…

10 Май 09 Радоница.

Раньше, прежде чем стать верующим, я не любил бывать на кладбище. Даже больше, кладбище всякий раз напоминало мне о конечности моей жизни, и это было грустно. Грустно жить на земле человеку, чья жизнь конечна. Жить? А ради чего? Для того, чтобы умереть? Безсмысленно.
Здесь действительно до эволюции додумаешься. Человек появился на земле как результат цепочки положительных мутаций. Домутировались до сознания, совести и разума. Схватится порой человек за голову, и зачем я стал человеком? Кому нужны были все эти мутации, если, в конце концов, я превращусь в холмик земли или горстку пепла? Тогда вполне оправдано: бери от жизни всё, что в состоянии взять, пока тебя самого черви не съели.
Только осознание, что ты слепок вечного Образа оправдывает твоё бытие, и заставляет относиться к жизни ответственно. Открывается замысел Того, Кто любит, а ты дитя Его любви. Хорошо-то как. Только после прихода к вере кладбище перестало быть для меня страшным местом, и превратилось в «хранилище оконченных повествований».
Наше кладбище за селом в глубине леса, делится на небольшое старое, начало которому было положено ещё в 17 веке, и новое, но уже большое.
Знаете, чем кроме размеров, отличается наше сельское кладбище от таких же, но только городских?
Так вот, практически все, кто похоронен на новом кладбище, отпеты мною. В судьбе почти каждого погребённого здесь человека мною сделано последняя запись. Я молюсь о них, помню многих из них. Тем более, что и до рукоположения жил и работал с этими людьми много лет. И знаю, что от моей молитвы во многом зависит их посмертное бытие. Наша с ними связь не прервалась по их кончине. Духовное попечение не прекращается и за гробом.
Церковный год с его устройством поминальных и родительских суббот, и особенно пасхальным служением, не позволяет нам забывать тех, кто уже ушёл. И посещение могилок на Радоницу, для меня всегда превращается в какое-то особое, радостное событие. Идёшь на кладбище, как в гости к друзьям, особенно к тем, кого успел полюбить ещё при их земной жизни. С кем вместе молился и восстанавливал храм, моих братьев и сестёр.
По входу на новое кладбище меня сразу же встречает Алексей. Многому я у него научился. И во многом хотел бы походить на него. Он умел и хотел жить. Но при всём жизнелюбии болезнь научила его терпеть и смиряться. Он умирал несколько лет, но всякий раз после соборований вставал и продолжал каждое воскресенье приходить в храм и причащаться. А ушёл на Вознесение Господне, последнее, что он сказал мне, а я его успел причастить, было: «Спасибо тебе, батюшка, за всё, спасибо». Христос воскресе, Алексий!
Совсем рядом ухоженная могилка младенца Сашеньки. Неизменный причастник практически всех воскресных литургий. Он утонул в Феодосии перед днём, когда должен был пойти в первый класс. Его отец, простой рабочий, не смог спасти дитя. Николай на «калымах» в свои выходные заработал денег, и ими мы оплатили труд иконописцев. Три больших иконы деисусного чина в приделе Святителя Николая, его жертва в память о сыне.
Однажды, уже после своей гибели, мальчик пришёл к отцу во сне и сказал: «Папа, я уже много где побывал, но у преподобного Александра Свирского мне нравится больше всего». Христос воскресе, малыш! Молись там о нас.
Ирина. Ирочка, я до сих пор не могу смириться с мыслью, что ты здесь, и уже целых три года. Ты не должна была умирать, тем более в таком возрасте. Красавица ты наша. Никогда не забуду: после того, как соборовал тебя и причастил, ты взяла мою руку в свои, уже полупрозрачные от болезни, и, поцеловав, сказала: «Теперь я ничего не боюсь. Спасибо тебе». Я думаю, что ты не обижаешься, что я чуть ли не силой прогонял Андрея от твоей могилки. Бояться я за него начал. Как говорится, мёртвые к мёртвым, живые к живым. Христос воскресе, радость наша!
София, скажу тебе честно, что, так как ты пекла блины, у нас до сих пор никто не печёт. Ты думаешь, я шучу? На полном серьёзе. Те школьники, что приходили к нам тогда в храм работать, а потом «уплетали» с чаем твои блины, уже выросли, у кого-то свои дети появились, а всё вспоминают, как мы их блинами кормили. Как же нам тогда было трудно. Это сейчас у нас трапезная, и приходской дом в два этажа, а тогда - всё «на коленке». До сих пор удивляюсь, как ты везде успевала? Христос воскресе! Премудрый человек.
Прасковьюшка! Ангел мой, моя безсменная алтарница. Сегодня Радоница и твоя третья годовщина рождения в вечность. Ты читала-то по слогам, а как многому меня научила. Друг мой, как же я благодарен Богу, что Он свёл меня с тобой. Ты молись обо мне, матушка, чтобы и мне достичь твоей меры простоты. Ты, конечно же, знаешь, что твоя младшая дочь прекратила пить, а во время последнего поста даже соборовалась и причащалась. Смотри ка, а ведь молитва твоя сделала своё дело, даже по смерти она не теряет силу. Ты по ней все глаза выплакала, а на днях она мне сама сказала: «Всё, батюшка, возврата к прошлому уже не будет». Какая же ты у меня умница. Прасковьюшка, Христос воскресе!
А здесь лежит мой старый знакомец, Василий Иваныч. На старости лет с ним случилась такая «проруха», влюбился человек, как мальчишка. Стихи о любви писать начал, а самому стыдно кому и признаться. А мне доверился. Придёт к моему подъезду, сядет на лавочку и ждёт, когда я его увижу и выйду. Достанет тетрадку, и полились «сонеты». Сколько я тебя, друг мой, в храм звал. Ты всё обещал зайти, да… так и не собрался. Христос воскресе, Иваныч!
А вот пошли богатые надгробия. Здесь, за внушительной металлической оградой, три камня. Всё правильно, семья из трёх человек. Петрович, сам был предприниматель, хороший человек, но, правда, выпивающий. Сына не уберёг, подсадили парня из зажиточной семьи на иглу. Сколько лечили, всё безполезно. После смерти сына жена сама стала пить, да так, словно умереть решила. Жили они рядом с храмом. На нашей некогда земле дом построили, большой, красивый, жить бы в нём и жить.
Зашёл как-то Петрович к нам в церковь, а я в это время голову ломаю, где бы денег на крышу найти? Зимний храм перекрыть край как нужно. Никого в церкви, только он и я. Подошёл к нему, поприветствовал. Вижу, тяжело человеку, шутка ли, единственного сына потерять. «Петрович, - говорю, - в память о Косте, сделай доброе дело. Видел, как камнями с колокольни крышу побило, пока дождей нет, помоги нам перекрыться. Ты человек богатый, помоги. Ещё и прихожан просить буду, всем миром и сделаем. А то, боюсь, дожди пойдут, всю штукатурку внутри загубим». Петрович помолчал, лицо у него такое хорошее было, доброе, он действительно был славный мужик. Потом и говорит: «Знаешь, батя, я вот думал-думал после смерти сына как мне теперь жить, и решил, что жить буду только для себя. Так что ищи других спонсоров. Не обессудь».
И действительно, стал Петрович жить для себя. Машину новую взял, заграницей отдохнул, начал хорошо одеваться. А потом, пропал вдруг Петрович. Неделю его не могли найти. И вот, иду как-то днём в храм, догоняет меня мальчишка лет десяти: «Батюшка, пойди, погляди, что это? Я всё смотрю-смотрю и никак не могу понять». Пошли мы с ним, и привёл он меня за дом к Петровичу, там у них такая огромная лужища была. Смотрю, куда пацанчик указывает, и вижу, словно мешок из-под сахара надутый плавает, а вроде и не мешок, человеческое тело напоминает. Вызвали милицию. Невестка Петровича из лужи его и вытаскивала. Говорит, видела во лбу дырку, как от пули. Да кто тогда разбирался. Отпели мы его во дворе храма. А через три месяца умерла и жена. Хороший дом остался, только пустой стоит.
Христос воскресе, Петрович, я на тебя зла не держу, не думай. После того, как ты отказался, пришёл человек и сам помощь предложил, всю крышу на себя взял. У Него всё так. Ты это уже знаешь. Бедный ты человек, Петрович, никому ты уже не нужен, но я тебя всё равно иногда поминаю.
Уже четвёртый год на праздник служу на могилке молодой мамочки. Переходила в Москве улицу по «зебре» на разрешающий сигнал светофора. И вдруг под красный «вылетел» джип. Наверно была в сводке по городу за тот день про тебя крохотная заметка. Как я понял, водителя джипа оправдали. Да какая разница? Маленький минутный инцидент, а материнская боль не утихает все четыре года, болит сердце, и чёрную одежду не снимает.
Как мы уже привыкли к этим новостным сводкам, там погибли, там взорвались, самолёт упал. А ведь всё это чья-то боль, слёзы, разбитые сердца, дети сироты.
Мать, Христос воскресе, не плачь, начинай молиться, о своей девочке. Пока силы есть, помоги ей.
Большая мраморная плита с таким же портретом молодого парня. Юра, работал на одной из заправок своего отца. Лет пять назад убили его ночью на работе какие-то наркоманы. Помню, как плакала в церкви его мать. У нас так заведено, если близкие делают вклад в храм, икону оплачивают, покупают подсвечник, или что-то в этом роде, то мы заносим имя человека на постоянное поминовение. Предложил то же и Юриным близким. Мама услышала, прекратила плакать, подошла ко мне и говорит: «Ты, батюшка только не вздумай такое моему мужу сказать, а то он тебя «не поймёт». До меня дошло, если сына оставлял ночью на заправке одного без охраны работать, то действительно «не поймёт». Больше я его родных в храме не вижу. Предали тебя, Юра, самые близкие, и предали. Но ты прости им, родителей, сам знаешь, не выбирают. Только вот, всё думаю, как они тебе в глаза смотреть будут, когда ты их там встретишь?
На Радоницу никогда никого возле твоей могилки не бывает, но я помню тебя, твою беззлобность, поминаю иногда. Бог с ними. Христос воскресе, Юра, мы с тобой и вдвоём порадуемся.
Уже на выходе встречаю одну нашу верующую из Москвы, она год назад прямо на Пасху хоронила у нас свою маму. «Раньше, - говорит, - не могла на кладбище ходить, не по себе было. А теперь сижу рядом с маминой могилкой, разговариваю с мамой, и так на душе хорошо, уходить не хочется».
А мы, Галочка, никуда и не уходим, это только кажется, что они где-то там, далеко от нас, а на самом деле, они рядом, в наших сердцах, нашей памяти, и нашей молитве. Ведь любовь, если она, конечно, есть, сама знаешь, и после смерти никуда не исчезает.

ЖЖ

10 Май 09 Иеромонах N: «И сущим во гробех живот даровав…»

В поминальные дни на городском кладбище всегда многолюдно. Родственники спешат к «отеческим гробам», чтобы поделиться своей пасхальной радостью с усопшими. Радость эту люди выражают по-разному. Вот чей-то глубокий баритон проникновенно выводит «Со святыми упокой», а чуть поодаль духовой оркестр лихо наяривает «Смуглянку». Весенний ветер доносит то запах ладана, то клубы сигаретного дыма. Где-то всех нищих и убогих зовут на поминальную трапезу. А где-то отгоняют бродяг и бомжей от водки, рекой льющейся на настоящей языческой тризне.
У входа на кладбище дежурят милиция и «скорая». В основном занимаются теми, кто уже «напоминался» до умопомрачения. Как должно быть грустно и больно взирать с Небес на тех, кто подменил свет поминальной молитвы банальным пьянством.

Словно в ответ на свои мысли становлюсь свидетелем необычной сценки. Немолодая монахиня пытается поднять свалившегося в кладбищенскую грязь мужичка. При этом абсолютно не боится испачкать об дядечку свой подрясник. Это что, её родственник? Или новая форма милосердия к «падшим» (в прямом смысле этого слова)?

— Матушка, вам помочь? — обращаюсь к ней из чувства монашеской солидарности.

— Спаси Господи, батюшка. Не стоит — испачкаетесь ещё. А я к такой работе привычная, — пытается остановить меня она.

Но, невзирая на её протесты, вешаю своё кадило на оградку и прячу в сумку епитрахиль. Вдвоём поднимаем «страдальца» и усаживаем его на лавочку. Мужичок что-то блеет, может быть, даже поёт, распространяя вокруг тяжёлый водочный дух. Неожиданно продирает глаза и видит перед собой мой наперсный крест.

— Ой! — изрекает бедолага и вновь впадает в «нирвану». Лицо в грязи, на лбу свежая ссадина — все симптомы «асфальтовой болезни», острой формы «русского недуга».

Тем временем матушка достаёт из сумки чистенький носовой платочек и маленькую бутылку минералки. Намочив платок, принимается вытирать от грязи «больного». При этом приговаривает:

— Вот горе ты моё! Вымазался, ещё и лоб разбил. Ну, ничего, заживёт…

Перекрестилась и положила ладонь на ссадину. Пьяный при этих процедурах сначала тряс головой, но потом расплылся в блаженной улыбке и уснул, пустив слюни.

— Родственник? — не удержался я от бестактного вопроса.

— Нет. Совсем незнакомый раб Божий. Просто… просто он на Коленьку моего чем-то похож, — произнесла монахиня и вдруг разрыдалась.

— Ну… Ну что ты, мать, успокойся, — тихо сказал я и благословил её.

— Нет-нет, ничего. Это я так, — ответила матушка, быстро смахнув краешком апостольника слёзы. — Ой, вы тоже выпачкались, пока мы его поднимали!

Мы наскоро почистили свои подрясники и умыли руки остатками минералки. И улыбнулись друг другу. Познакомились. Звать её — мать Феврония ( любые совпадения имён случайны (авт.)). Насельница одного из известных монастырей.

— Батюшка! Можно вас попросить панихидку отслужить? — как-то стесняясь, попросила мать Феврония. — Тут рядышком, через рядок. Только мне и дать вам нечего — вода была, да и та сплыла…

— Да не нужно ничего. Конечно, отслужу. Петь вместе будем?

— Если благословите, — по-монашески ответила она.

Подошли к могилке. «Лодовченко Н. Ф. Усоп на 53-м году жизни» — совсем молодой ещё.

— Николай? — переспросил я.

— Да. Коленька. Мой муж. Наверное, плохая я монахиня, раз так говорю. Ведь монахини — «невесты Христовы». А я до сих пор «жена своего мужа». Ладно уж, давайте молиться.

«Благословен Бог наш… Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…»

Отслужили панихиду.

— Спаси вас Господи, отче, за ваши молитвы. Дай вам Бог хранить искренность в этом.

— Не стоит благодарности. И не обольщайтесь на мой счёт.

— Да нет, батюшка. Я говорю то, что думаю. Может, найдётся у вас минуток десять поговорить? Просто наболело. А батюшки у нас в монастыре всегда спешат. Духовную мать свою не хочу ещё раз утомлять этим — она уже старенькая. А сестрам этого и знать не стоит — меньше глупых мыслей да пересудов будет. А душу излить хочется. Вы уж простите. Ведь вас сегодня мне тоже Бог послал. У Него ничего не бывает просто так, всё нужно для чего-то. И во всём Его благое промышление.

— Да я, в принципе, никуда не спешу. Присядем тут, возле могилки, и побеседуем.

— Выросла я в простой семье. Как все, училась в советской школе и о Боге особо не задумывалась. Крестик свой крестильный хранила, но не носила. Хотя жить старалась по совести, но получалось не всегда. Мне было пятнадцать, когда родилась Лида, моя младшая сестра. Лида — поздненькая у мамы. Роды прошли тяжело, и мама потом долго болела. Да и сестричка лет до двенадцати не вылазила из болячек. Поэтому все домашние заботы легли на мои плечи. Отец вкалывал на работе, чтобы мы не нуждались. И я благодарна ему за это. Наверное, Богу было угодно, чтобы в моей юности совсем не осталось времени на танцы, вечеринки и романтические свидания. Когда Лида наконец окрепла, я оглянулась и поняла, что моя юность уже в прошлом. Работала, училась заочно. А личная жизнь осталась за бортом.

О монастыре я тогда и не помышляла — ведь была практически неверующей. То есть понимала, что Бог есть. И даже периодически забегала в церковь, чтобы поставить свечку. А вот подлинной веры, доверия Богу — не было. Я даже где-то обижалась на Него за то, что Он пронёс, как мне казалось, моё женское счастье мимо. Тихонько плакала в подушку от мыслей умереть старой девой. И твердила себе о том, что книги и фильмы всё врут про любовь.

А потом на курсах повышения квалификации я встретила Коленьку. Влюбилась тогда, как девчонка. И он меня тоже заметил. Хороший, умный, добрый. Самый лучший. Только несчастный какой-то. Я тогда списывала всё на то, что уже был раз женат, и неудачно. От первого брака есть дочка. Она иногда заходила к отцу. Никакой неприязни у меня к ней не было, хотя и душевного общения с ней не получалось. Да и к первой жене я Колю никогда не ревновала. Тем более что расстались они задолго до нашей встречи. Ничего плохого я о ней никогда не говорила и зла на неё не держу. Только вот… Трудно мне было общаться с ней даже по телефону — все разговоры только о деньгах и квартирах. Думаю, по этой причине они с Николаем и охладели друг ко другу настолько, что он начал пить. А когда осознал, что «бывшая» воспитывает дочь по своему «образу и подобию», затосковал ещё больше. К моменту нашей встречи он был, что называется, «сильно пьющий». А я старалась этого не замечать. Как говорится, любовь зла…

К моменту моего замужества отец уже умер. Совсем состарившаяся мать, познакомившись с Колей, лишь грустно произнесла: «Хлебнёшь ты с ним…» Сестричка же просто хватала меня за руки и причитала: «Ты что, не видишь? Он ведь настоящий алкоголик!» Я видела. И не хотела этого видеть. Я внушала себе, что сестрёнка просто завидует моему счастью, что боится остаться вместе с матерью без моей опеки.

Когда же я наконец поняла, что у мужа очень серьёзные проблемы со спиртным, моя жизнь превратилась в ад. Мне приходилось нянчиться с ним, как с малым ребёнком, ухаживать за ним, как за больным, терпеть его безумия. По натуре своей он был человеком очень добрым. Может быть, лишь из-за того, что он ни разу не поднял на меня руки, я не бросила его, когда было уж совсем невыносимо.

«Всякая душа по природе своей христианка». Интуитивно я чувствовала, что Бог может мне помочь. Мы с Николаем обвенчались. Я надеялась, что это образумит его, но пагубная страсть, владевшая им, оказалась сильнее. Сейчас-то я понимаю, что ожидать мгновенной перемены, лишь раз в год исповедуясь и причащаясь, было моей ошибкой.

Не получив мгновенной помощи в Церкви, я бросилась на поиски «альтернативы». Доморощенные экстрасенсы и ворожки лишь брали деньги, но исцелить Колю от пьянства не могли. Впрочем, некоторые действительно каким-то образом прерывали на время его падение в бездну. Однако после небольшого воздержания он бросался в пьянство с удвоенной силой. Это уже позже, прочтя Евангелие, я поняла, что происходило в точности то, о чём говорил Спаситель, когда демон приводит с собою семь других духов, злейших себя: “Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого (Мф. 12, 43-45).

То место, которое занимала в Колиной душе водка, при «экстрасенсорных исцелениях» не заполнялось ничем. Там не было святости — была лишь пустота. И демоны вновь поселялись там, с удвоенной силой подталкивая его к краю пропасти.

Если что-либо портить долго, то оно сломается. Так происходило и с Колиным телом. Отравленный алкоголем организм стали терзать болезни. А я ухаживала за ним, впервые в жизни начав не формально относиться к молитве о его здравии. Но иногда от ощущения полной безнадёги впадала в отчаяние. Несколько прочитанных духовных книжек вернули меня к жизни. Своё замужество я стала воспринимать как крестоношение. Когда помыслы гнали меня окончательно порвать с мужем, я вспоминала вычитанные где-то слова о том, что с креста не сходят — с креста снимают. Воспоминания о Венчании, о том, как обещала Богу любить своего супруга, давали мне силы. Что ж, если мой брачный венец стал терновым, то, может, это и есть воля Божия? Тогда я ещё многого не понимала.

Когда «скорая» увезла его в больницу в очередной раз, я ещё лелеяла надежды на выздоровление своего супруга. Страшное забытьё, в которое он впал, когда стала отказывать разрушенная печень, казалось мне временным.

Мне разрешили ухаживать за ним в больнице, и я не оставляла мысли о его возвращении домой. Когда врачи стали отводить глаза при встрече, я уговаривала себя, что они просто заняты. И лишь заметив слёзы у молоденькой врачихи, тихо сказавшей мне: «Лечим. Делаем всё возможное…», я всё поняла. Пригласила священника, отца Сергия, из больничного храма. Увидев, что Николай пребывает в забытьи, батюшка сказал, что сегодня же пособорует его. И попросил меня молиться о том, чтобы милостивый Бог дал моему мужу возможность принести покаяние и причаститься святых Христовых Тайн. После непродолжительной беседы с врачами о состоянии больного о. Сергий сказал мне, что теперь самая важная забота должна быть не об отравленном теле, а о бессмертной душе моего супруга.

На следующее утро случилось чудо! Николай вышел из забытья и пребывал в сознании. Мне показалось, что кризис миновал и болезнь отступила. Я уже хотела сообщить об этом отцу Сергию, чтобы перенести Исповедь и Причастие на более позднее время, когда Коля хоть немного окрепнет. Но батюшка промыслительно явился в палату сам, со Святыми Дарами. Сейчас я благодарна Богу за то, что батюшка явился вовремя. За то, что муж мой смог осмысленно рассказать о своих грехах. Я благодарна за каждую минуту, которую провела в больничном коридоре, пока отец Сергий принимал исповедь моего супруга. Надеюсь, что это раскаяние в грехах принял и Бог.

После Причастия Коля полдня пребывал в каком-то тихом блаженстве. А потом вновь впал в тяжёлое забытьё. Но вечером неожиданно открыл глаза, как бы всматриваясь в какую-то точку. И вдруг начал какой-то странный разговор со своим покойным отцом. Можно, конечно, воспринимать это как бред и галлюцинации умирающего алкоголика. Но я почему-то думаю об этом иначе. У Бога ведь всегда в запасе много чудес, неведомых нам.

Утром Коли не стало. Он умер у меня на руках, и мне до сих пор больно об этом вспоминать.

Я пребывала в какой-то прострации, то плакала, то молилась. Волны отчаяния накатывали на меня. Я абсолютно не знала, куда идти, к кому обращаться, чтобы организовать похороны. Но Бог не оставил меня и устроил так, что все, кого я встретила тогда, помогали мне в моём горе чем могли. Видно, отец Сергий хорошо помолился обо мне. Сам он отпеть Николая не смог — был занят на службе. Но попросил об отпевании одного старенького батюшку, отца Алексия. Это тоже было очень промыслительно.

Пока о. Алексий облачался, я стояла у гроба и читала Псалтырь. Старалась, но делала ошибки — мой молитвенный навык был совсем ничтожен. Всё же пыталась читать так, как слышала в церкви — нараспев. Когда уже возвращались с кладбища, о. Алексий старался утешить меня как мог. Но был отчего-то немало удивлён, когда узнал, что я научилась читать по-славянски самостоятельно, а не на клиросе. Посоветовал больше молиться и чаще выстаивать всю службу в храме. Зная, что в смерти моего мужа виновата водка, сокрушённо покачал седой головой. А потом, словно вглядываясь в даль, произнёс: «Верю и надеюсь, что по твоим молитвам и милосердию Божию Николай попадёт не в самое страшное место. К сожалению, не в Рай… Однако до Страшного Суда он может быть помилован. Это трудно, очень трудно. Для того, чтобы вытащить его оттуда, у тебя должны быть настоящие крылья!» Тогда я не совсем поняла его слова. Потом догадывалась, конечно. Но ясно поняла увиденный приснопамятным уже старцем образ лишь в момент моего пострига, когда на мои плечи впервые легла монашеская мантия.

Почти полгода после смерти Коленьки я бегала на его могилу при первой возможности. Впрочем, не забывала, по совету батюшки, регулярно молиться в храме, чаще исповедоваться и причащаться. Но однажды, придя на кладбище, я вдруг поняла, что то, что лежит в могиле, — лишь «старый Колин костюм». Притом ничем не лучший того, что до сих пор висел в моём шкафу. Тот, что в шкафу, по крайней мере, не был до конца изъеден «молью» пьянства.

Теперь меня гораздо больше заботила Колина бессмертная душа. Для того чтобы иметь возможность усерднее молиться о упокоении души моего супруга, стала прихожанкой соборного храма женского монастыря, где богослужение совершается ежедневно. Как-то само собой получилось, что познакомилась с сестрами обители, почувствовала в них небезразличных людей, способных молитвой откликнуться на моё горе. Разыскав через них о. Алексия, решила спросить у него совета касательно своей будущей жизни. Батюшку застала уже совсем немощным, прикованным к постели, но в ясном уме. Он узнал меня, чему я несказанно удивилась и обрадовалась. Получила у него благословение идти трудницей* в этот монастырь. На прощание батюшка Алексий сказал мне: «Не спеши обещать что-либо. Это ведь не от тебя зависит, а как Бог даст. Ведь на всё Его воля. Вот и уповай всегда на Его благую волю и промышление о тебе. Сама же просто старайся исполнять всё, что от тебя требуется, — это, с Божией помощью, в твоих силах. Так и сама спасёшься, и Николая своего из ада вытащишь». На том мы и расстались, увы — на всю земную жизнь.

Так стала я трудницей, а затем и послушницей. Работы никакой не чуралась, в том числе и самой тяжёлой и грязной. За семнадцать лет совместной жизни с Николаем я уже была к этому привычна. Но всё равно поначалу в обители мне было тяжело. Сказывалась моя застарелая малоцерковность и нерасторопность. Это неминуемо вызывало раздражение и упрёки сестер. Причём не столько старших, сколько таких же новоначальных, как и я. Многие были гораздо моложе меня по возрасту и все премудрости богослужения, чтения и пения схватывали на лету. Моя многолетняя гордыня стала терпеть первые поражения. Процесс это болезненный, и я часто плакала по ночам от обид и усталости. Помыслы гнали меня прочь из обители, но я не хотела так бездарно похоронить надежды на спасение от ада души моего любимого Коленьки. Пришлось учиться смиряться. Этому я продолжаю учиться и сейчас. Признаюсь вам, батюшка, не всё бывает гладко и по сей день, хотя в монастыре уже семь лет. Но стоит лишь чуть попробовать попрать свои амбиции, как Сама Богородица «призирает на смирение» наше и подаёт утешение. Стоит лишь начать…

Постепенно моё общение с сестрами вошло в нормальное, какое-то «семейное» русло. Однако подлинное утешение получила я, когда матушка игуменья мудро посоветовала мне обратиться за назиданием к одной пожилой схимнице. Пообщавшись с ней, я легко доверила ей все свои душевные тяготы. Схимонахиня Селафиила отнеслась ко мне как к родной дочери, если такое сравнение допустимо для монашествующих. Скорбь моя была ей близка и созвучна. Она тоже была вдовой, хотя и очень давно. Я хоть успела пожить с мужем, а она прожила с мужем всего три месяца. Очень хотела детишек, но так и не успела забеременеть до того, как в 1944-м её Васенька, молодой паренёк-тракторист, был призван на фронт. А в апреле 1945-го погиб в танке, став добычей немецких «фаустников» на одной из берлинских улиц. Она и стала самым родным мне человеком — моей духовной матерью, наставницей. Сейчас матушка Селафиила совсем слаба, и я молю Господа, чтобы хоть немного продлил наше с ней общение.

Ну а дальше всё обычно. Рясофор, а вскоре и постриг в мантию. Жаль, отец Алексий не дожил. Очень хотелось ему своё новое имя сказать, попросить святых молитв. Хотя он, наверное, и так его знает на Небесах. Уж если задолго до пострига о крыльях говорил, то сейчас и подавно с Небес всё видит.

В первые дни после смерти мужа бывали такие мысли, что совсем не хотелось жить. А сейчас от них не осталось и следа. Я честно признаюсь, что хочу прожить подольше. Есть цель. Ведь каждый прожитый мною день — это ещё одна, пусть самая убогая, молитва за Коленьку. Ещё одна просфорочка, поданная на проскомидию. Ну а там как Бог даст.

Иногда задумывалась: «Зачем я вообще выходила замуж? Зачем утратила своё девство, терпела скорби, если всё равно пришла в монастырь? Может, лучше было порвать с миром ещё в юности, когда было больше сил?» А потом поняла, что Господь наш Иисус Христос лучше нас знает «времена и сроки». И милостью Своей определяет «время благопотребное». Ведь до своего замужества, как уже говорила, я редко обращалась ко Господу. Попади я в монастырь тогда, могла бы быстро взроптать, устать, чем-либо соблазниться. Убежала бы, наверное, на третий день! Или того хуже — стала бы лицемеркой, старательно укрывшей под рясой своё гнилое нутро. Замужество закалило меня — в этом и был Промысл Божий.

Промыслительно и то, что Бог не дал нам с Колей деток. Хотя, признаюсь, хотели… Дело ведь не в том, что оба мы были немолоды. И не в больном организме моего супруга. Просто не было на то Божией воли. Ведь будь у меня ребёнок, он бы стал для меня живым воплощением Коленьки, его продолжением даже после смерти. Я бы жила уже для ребёнка, навсегда схоронив мужа. Заботилась бы больше о материальном благополучии, отодвинув дело спасения Колиной души на задний план. И, наверное, уж никогда бы не помыслила о монашестве. Не думаю, что дело спасения собственной души сильно волновало бы меня тогда. Но Бог милостив, Он всё устраивает мудро.

А самое главное, не будь нашего брака — и не вспомнил бы никто о Коленьке в молитвах. Он ведь хороший был, только пьяница. Попустив ему этот грех, Бог уберёг от многих других зол. А главное — не лишил надежды на спасение. Он ведь в покаянии почил…

— Ладно, батюшка. Простите, что утомила вас. Спаси Господи, что выслушали. Пойду уже, меня ведь матушка игуменья до вечера отпустила, а ещё добираться. Как бы волноваться не начали. Наверное, плохая из меня монахиня — многого в монашеском делании ещё не понимаю. Помолитесь обо мне, грешной монахине Февронии. Или хоть воздохните от сердца… — на прощание попросила она меня.

— Благослови меня, мать, — неожиданно для себя попросил я, потрясённый её рассказом.

— Да что вы, батюшка! Я не посмею, — смущённо ответила она.

— Делай за послушание. Просто перекрести.

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, — перекрестила она меня.

Я, взаимно, благословил её на всё благое. А потом ещё долго смотрел вслед этой удивительной то ли женщине, то ли Ангелу, пока её чёрная фигурка не растворилась в толпе на аллее кладбища.

P.S. Я почти не вижу снов. И уж совсем не люблю пересказывать те, что увидел. Но из любого правила бывают исключения.

В ночь после Радоницы привиделось мне, будто вглядываюсь я откуда-то сверху то ли в мутную воду потопа, то ли в клубящиеся где-то внизу грозовые облака. Вокруг, куда ни глянь, чистое голубое небо. И откуда-то сверху льётся свет. Но поднять голову ввысь я почему-то не могу. И всё дальше вглядываюсь во мрак внизу, лишь изредка озираясь на окружающую меня чистоту. Но вот где-то там, среди страшных туч, появилась светящаяся точечка. Она всё растёт, приближаясь ко мне, и становится чем-то похожа на крест. Вот уже различимы взмахи больших белых крыльев. Птица? Нет, это Ангел! Именно такой, как пишут его на фресках и иконах. Теперь уже ясно видно, что в своих красивых руках он кого-то несёт. Это какой-то мужичонка! Маленький, светлый и улыбающийся как-то совсем по-детски! Как, должно быть, хорошо ему и спокойно в ангельских руках!

Ангел пролетает мимо меня, и я на мгновение вижу его прекрасный лик. Говорят, Ангелы бесполы. Но у этого — почти женское лицо! И оно кажется мне знакомым! А когда ангельские крылья на миг сомкнулись у него за спиной, они были удивительно похожи то ли на дорожный плащ апостола-благовестника, то ли на монашескую мантию.

Но вот он вновь взмахнул крылами и понёс вымоленную, спасённую душу ввысь, к вечному Свету Невечернему…

Отрок.ua

03 Май 09 Тихонова Марина: Удивить Бога

В дверь постучали.
- Кто? – спросил мистер Перетти, вытащив изо рта сигару.
- Служба доставки, - ответил юный голос.
Нехотя Перетти прошел к двери и повернул ручку. За порогом стоял парень-мулат в красивой красно-белой униформе. В руке он держал небольшой золотой поднос, на котором лежало письмо.
- Проходи, - буркнул еще молодой, но с проседью мужчина и распечатал конверт. – Подожди, сейчас посмотрю, надо ли ответить.
Пока мистер Перетти читал коротенькое послание, Майки, как завороженный, смотрел на маленький блестящий предмет, лежащий на журнальном столике. День был солнечный, и комната была наполнена светом. Солнечные лучи преломлялись и отражались от небольшого предмета, наполняя комнату удивительными бликами. Они играли всеми цветами радуги. Вещица, казалось, горела каким-то холодным огнем, отчего захватывало дух. Изумленный красотой, Майки не мог оторвать взгляд от непонятного предмета.
Мистер Перетти посмотрел на паренька и понял, чем был вызван восторг на его лице.
- Нравится? – кивнул он в сторону чудо-вещицы.
- Да, - сглотнул Майки, - а что это?
- Мобильный телефон. Не веришь? Могу показать, - Перетти протянул руку к столу.
Эта дорогая вещица была у него всего вторую неделю, и он с удовольствием наслаждался той реакцией, которую она вызывала у окружающих, будь то банкир или простой мальчишка – удивление, восторг и зависть сменяли друг друга. Еще бы, такого мобильного телефона нет во всем свете! Сделан он был по спецзаказу из платины и покрыт тремя тысячами брильянтов. Обошелся он хозяину не дешево, но это того стоило.
Повернувшись к пареньку, Перетти протянул вперед руку с телефоном.
- Теперь веришь?
Округлив еще больше глаза, Майки молча кивнул, понимая, что перед ним редкая и очень дорогая вещь.
- Между прочим, отвалил за него почти миллион, - гордо сказал мистер Перетти.
- Миллион? – выдохнул парень.
- Удивился? Ха! В моем окружении тяжело кого-то чем-нибудь удивить, вот и приходится придумывать что-нибудь эдакое…
- Простите сэр, - Майки опустил взгляд, - вы потратили столько денег, чтобы кого-то удивить?
- Ну да… Деньги, конечно, не малые, но ты бы видел, как наполняются желчью глаза моих завистников, как они прикусывают губы и до синевы сжимают кулаки, говоря при этом, что «вещичка очень мила», - расхохотался Перетти.
- Вы потратили столько денег, чтобы вызвать зависть? – еще ниже опустил голову юноша.
- Да что ты все «столько денег», «столько денег»… А вот ты бы что сделал, если бы у тебя было столько денег?
- Если бы у меня было много денег, - выпрямился Майки, - я бы не стал удивлять, а тем более злить людей. Я бы постарался сделать что-нибудь такое, что приятно удивило бы Бога.
Перетти достал сигару изо рта и так и остался стоять с открытым ртом, а Майки секунду подумал и добавил:
- Если бы у меня было столько денег, я бы не стал выбрасывать их на безделушки. Я бы построил больницу для бедных людей и оплачивал бы им дорогостоящее лечение. Жизнь людей гораздо дороже бриллиантов. Если бы Бог доверил мне такой капитал, как Вам, сэр, я бы… - Майки запнулся, увидев, как тускнеет взгляд и перекашивается лицо у мистера Перетти.
Сдвинув брови, тот засунул руку в карман, вытащил оттуда купюру и, скомкав, бросил ее на поднос Майки.
- Можешь идти, - сухо сказал он.
- Извините, сэр, - юноша опустил голову и попятился к выходу.

Остаток смены Майки провел в жутком ожидании, что его уволят. Мысли роем крутились у него в голове. Он ругал себя за такую вольность с вип-персоной. Как он мог? Что на него нашло? Ну, кто тянул его за язык? Никогда раньше он не позволял себе ничего подобного. А тут…Наверно, мысли о болезни бабушки, единственной родной душе на этом свете, подтолкнули его к такой дерзости.
Достаточно было одного звонка (с того самого мобильного телефона), чтобы Майки вытолкнули из отеля взашей. Но все обошлось. Когда Майки пришел на следующий день на работу, от горничной он узнал, что мистер Перетти выехал.

Через три месяца после этого бабушка Майки умерла. В отеле произошло сокращение, и он вынужден был покинуть небольшой курортный городок и отправиться в мегаполис в надежде найти достойную работу.

Незаметно пролетело пять лет. Однажды Майки шел домой, как вдруг асфальт закачался у него под ногами, высотные дома поплыли перед глазами, тошнота подкатила к горлу, и он потерял сознание. Очнулся Майки на больничной койке. Ничего не понимая, он повернул голову в сторону запищавшего прибора, и в этот момент в палату зашел врач. Новости были неутешительные. Анализы показали, что у Майки лекимия.
Первый вопрос, какой задал себе Майки, осознав тяжесть ситуации: «Где я возьму деньги на такое дорогое и продолжительное лечение?» С этой мыслью он провел ночь. Имея небольшой опыт работы санитаром, Майки прекрасно понимал, что лечить его бесплатно не станут, а надеяться ему было не на кого. «Вот и всё», - подвел он итог своей жизни.
Каково же было его удивление, когда на следующий день врач сказал, что, не смотря на то, что у него нет необходимой страховки, лечить его будут бесплатно. Не веря своему счастью, Майки благодарил Бога за то, что государство открыло такую прекрасную лечебницу для малоимущих.

Лечение было долгим и тяжелым. Изредка Майки навещали парочка приятелей, но он не чувствовал себя одиноким. Весь медперсонал относился к нему, как к родному. А он, когда пошел на поправку, стал помогать медсестрам ухаживать за лежачими больными.
- Давай, парень, выздоравливай быстрей, - ободряли его сестрички, - нам такие работники нужны.
У Майки появилась цель – он решил посвятить свою жизнь медицине, помогать больным людям.

Весной, когда воздух прогрелся и наполнился ароматом распускающихся цветов, врач разрешил Майки прогуляться по двору больницу. Сопровождала его черноглазая медсестра Софи. Держась под руку, они неторопливо прохаживались по аккуратным дорожкам, среди ухоженных клумб.
- Знаешь, завтра к нам в больницу приедет её основатель, - восторженно сказала Софи.
- Как это «основатель»? Разве это не государственная больница?
- Конечно, нет, - захлопала ресницами медсестричка, удивляясь, что Майки до сих пор этого не знает. – Ты что разве не знаешь историю нашей больницы?
- Нет, - пожал плечами Майки.
- Так вот, - оживилась София, - её построил четыре года назад один банкир. Он оплачивает лечение всех больных, открыл специальный фонд, а в этом году собирается открыть такую же больницу где-то на побережье. Несколько раз в год он обязательно к нам приезжает. Ты знаешь, это просто удивительный человек! Такими деньжищами ворочает, а о бедных не забывает. Представляешь, на открытии больницы он рассказал, как однажды купил себе мобильный телефон за миллион долларов! А один мальчик в отеле сказал ему, что если бы у него были такие деньги, он бы не тратил их на удивление другим людям, а постарался бы удивить Бога. Эти слова изменили всю его жизнь! Теперь он помогает тем, кто оказался за чертой бедности, и удивляется тому, как Бог изменил его сердце.
Софи на секундочку задумалась, а потом спохватилась, что-то вспомнив:
- Ой, у меня же фотография его есть, когда мы все вместе на открытии больницы фотографировались. Хочешь, я покажу тебе этого удивительного человека?
- Не надо, – покачал головой Майки, – я знаю, о ком ты говоришь.

01 Май 09 Можно ли быть хорошим и не спастись?

СПАСИТЕЛЬ БЕЗНАДЁЖНЫХ
или можно ли быть хорошим и не спастись
Здравствуйте. Хочу задать вопрос, который возник у меня после прочтения нескольких книг о Православии. Везде написано, что христианство – религия спасения, что главная задача христианина – спасаться. Насколько я понимаю, спастись – значит прожить жизнь так, чтобы Бог взял тебя в Рай. А для этого нужно делать добро и избегать зла. Это очень красиво и убедительно.
Но я не понимаю, почему для этого обязательно нужно становиться – христианином? Ведь вокруг множество хороших, добрых людей, не исповедующих христианство, которые, тем не менее, стремятся строить свою жизнь по такому же принципу: творить добро и не делать никому зла.
Выходит, что добро, сотворенное неверующими людьми, неугодно Богу христиан? Но в таком случае добро неверующих людей в нравственном смысле – выше, потому что оно – бескорыстно. Ведь христианин творит добро в надежде на воздаяние от Бога, а неверующий не ждет награды и творит добро ради самого добра.
Так можно ли быть хорошим человеком и не спастись лишь потому, что ты – не член Церкви?

С уважением, Сергей Николаевич

На вопрос читателя отвечает Александр Ткаченко:

Хорошие люди – спасаются. Плохие, соответственно – погибают. Такое понимание спасения – не редкость в современном мире. Все тут, вроде бы, ясно, логично и не нуждается в пояснениях. Но давайте попытаемся разобраться: а кто же такой этот самый – хороший человек? По каким признакам можно определить, что вот этот человек – хороший, и достоин спасения, а вон тот – так себе человечишко и спасения не заслуживает?

Здесь мы сразу столкнемся с рядом проблем. Предположим, водопроводчик дядя Вася регулярно пропивает зарплату и бьет свою жену. А его сосед, профессор математики – человек непьющий, добросовестный труженик и прекрасный семьянин. Кто из них хороший, а кто плохой? Ответ, казалось бы, очевиден: конечно, профессор хороший, а водопроводчик – редкостная дрянь. Но вот студенты, которых профессор “заваливает” на каждой сессии по малейшему поводу, вряд ли согласятся с подобной оценкой нелюбимого преподавателя. А собутыльники водопроводчика, напротив, убеждены, что дядя Вася – прекрасный человек, а его жена – кобра, мешающая культурному отдыху настоящих мужчин.

Причина такой путаницы, как это ни странно – в отсутствии объективных критериев понятия “хороший человек”. Представления о добре и зле в массовом сознании сегодня, к сожалению, весьма бессистемны, слабо осмыслены и не имеют под собою никакого основания, кроме личных предпочтений, расхожих стереотипов и мнений, сложившихся в силу влияния социальной среды, полученного воспитания и образования. То, что считает для себя порядочным один человек, другой, возможно, оценит как недолжный, нечестный поступок. Поэтому категории “хорошо-плохо” в светской этике сегодня все больше напоминают формулировку Лесковского персонажа: “Что русскому хорошо, то немцу – смерть”. Можно, конечно, попытаться вывести четкие этические критерии из мнения статистического большинства. Но двадцатый век убедительно доказал, что в разделении людей на плохих и хороших ошибаться могут даже целые народы. А ошибки такого масштаба всегда чреваты колючей проволокой нового ГУЛАГа, или печами очередного Освенцима.

Но если мы обратимся к христианской этике, мы увидим еще более загадочную картину. Дело в том, что в христианстве вообще нет понятия “хороший человек”. Ни в одной из двадцати семи книг Нового Завета это словосочетание не встречается ни разу. В христианстве человек не отождествляется со своими качествами и поступками. Иначе говоря, поступающий плохо не назван в Евангелии – плохим. Равно как и совершающий хорошие дела не определяется как – хороший. Более того, у христиан есть строгий запрет на определения подобного рода. Господь говорит: “Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете”. Поэтому очевидно, что критерии спасения следует искать там, где не происходит деления людей на плохих и хороших.

Разбойники, мытари и блудницы

В “Записных книжках” И. Ильфа и Е. Петрова есть замечательный по своей нелепости лозунг, подсмотренный ими на спасательной станции одного из одесских пляжей. Лозунг гласил: “Спасение утопающих – дело рук самих утопающих”. Абсурдность подобного метода спасения на водах очевидна. Ведь утопающий – это тот, кто действительно нуждается в спасении, кто погибает и помочь себе уже не в состоянии. А если у купающегося человека на воде возникли какие-то проблемы, но он в состоянии справиться с ними без посторонней помощи, то вряд ли можно назвать его – утопающим.

Рассмотрев христианское учение о Спасении, мы обнаружим тот же принцип: спасти можно только погибающего. На протяжении всего Евангельского повествования Христос постоянно общается с людьми, которых вряд ли можно назвать – хорошими. Мытари, блудницы, законченные грешники приходили к Нему в надежде на прощение своих грехов. И никто из них не был Им осужден или отвергнут. Более того: первым человеком, вошедшим в Царствие Небесное, стал… уголовный преступник, разбойник, распятый рядом с Христом на Голгофе. Вот как говорит об этом Евангелие: “Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. …Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю”.

Но кого же тогда осуждает Христос? Как ни странно – тех, кого их соплеменники считали безусловно хорошими людьми, и даже – праведниками: фарисеев, книжников и старейшин Иудейских. “…Истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие”. Кто такие блудницы, сегодняшнему читателю объяснять не надо. А мытарями в Евангелии названы набранные из местного населения сборщики налогов в римскую казну. Пользуясь своим привилегированным положением, они бессовестно обирали земляков, взимая с них много больше положенного. В общем – нечто среднее между проворовавшимися налоговыми инспекторами и полицаями времен Великой Отечественной. И такой вот народ был оценен Христом выше, нежели знатоки и ревнители иудейского Закона!

А причина такой оценки очень проста. Все грешники, приходившие ко Христу просить его о прощении своих грехов, были совершенно уверены, что не имеют никаких заслуг перед Богом. Это были изгои, отверженные своим народом. Все они знали, что ничего, кроме осуждения, ни у людей, ни у Бога не заслужили. Кроме милости Божией, им не на что было рассчитывать. И они получили эту милость. Это, конечно, не значит, будто Христос спасает только преступников и негодяев. Просто опустившийся до дна лучше понимает, что – тонет. А от дна иногда удобнее оттолкнуться.

В одной из книг Библии Бог назван удивительными словами – “Спаситель безнадежных”. В этой фразе очень точно выражена сама сущность христианства. Кого спасает Христос? Тех, кто, оказавшись в безвыходной ситуации, просит Его о помощи, ни на что более не надеясь. Эти погибающие люди и называют себя – христианами. А делить гибнущих на “плохих” и “хороших” не принято даже у спасателей с одесского пляжа. И если хороший человек, не будучи христианином, надеется спастись, этому может быть лишь два объяснения. Либо такой человек не понимает – кто такие христиане, либо – не считает свое положение окончательно безнадежным. Он может надеяться на собственные силы или на помощь кого-то еще, кроме Христа. И это – его законное право. Бог не отнимает у человека свободы выбора. Но всем хорошим (да и плохим тоже) людям нужно ясно понимать масштаб беды, от которой Христос спасает тех, кто согласился назвать Его своим Господом. Потому что Христос спасает Своих людей от смерти.

Свободолюбивый водолаз

Ни один человек не знает своего будущего. Мир вокруг нас постоянно и стремительно меняется. Вместе с ним меняемся и мы сами. Каждое прожитое мгновение приносит в нашу жизнь новые обстоятельства, заставляющие нас корректировать свои планы даже на самое ближайшее время. Мы можем лишь предполагать с разной степенью уверенности, что с нами произойдет, а чего мы попытаемся избежать. И лишь в одном факте нашей будущей биографии каждый из нас может быть абсолютно уверен. Мы все умрем.

Каждый – в свой срок. Одни – от старости, другие от болезней или несчастных случаев… Но умрем обязательно. Человек боится смерти и не любит о ней думать. Но это не меняет дела. По сути, мы начинаем умирать в момент своего рождения. И каждая секунда приближает нас к концу нашей жизни. Вот тут и возникает вопрос вопросов. Если смерть – полное прекращение бытия человеческой личности, то совершенно непонятно: а зачем все это было нужно? Ну жил человек какое-то время, ну радовался, страдал… Пытался познать мир, себя в этом мире, искал смысл своего существования. А смысл оказался в том, что и сам он, и его дети и дети их детей, все без исключения приговорены к смерти. И остается лишь потратить оставшееся время жизни на получение максимального количества удовольствий. Которые, правда, тоже довольно быстро приедаются. Но это все-таки лучше, чем ничего…

Христианство предлагает совершенно иной взгляд на жизнь и смерть. Человек рождается для того, чтобы жить вечно. Смерть для христиан не конец, а просто переход к другой форме существования. И качество этого существования напрямую зависит от того, как человек прожил свою земную жизнь. Иными словами, мы можем использовать свою жизнь как ступеньку к Жизни Вечной. А вот каким образом это происходит, мы можем понять лишь выяснив, что такое смерть и откуда она появилась.

Христианское вероучение утверждает, что Бог не сотворил смерти. С религиозной точки зрения смерть – результат неверно употребленной свободы, которую Бог предоставил первым людям. Человек был создан с очень высоким предназначением – быть наместником Бога на земле. По замыслу Божиему, он должен был царствовать над всем материальным миром, выполняя волю Божию об этом мире. Но человек мог также отказаться от этой миссии и начать жить по своей воле. К сожалению, первые люди избрали второй вариант отношений с Богом. Но ведь человек не имеет в себе источника жизни, поскольку эту жизнь дал ему Бог. Что же происходит с живым существом, оторвавшимся от источника своей жизни? На эту тему в современной православной публицистике есть расхожий аллегорический сюжет.

Предположим, водолаз работает глубоко под водой, на морском дне. Воздух, необходимый для дыхания, поступает к нему с поверхности моря по шлангу. И вдруг водолаз решает, что этот шланг сковывает его свободу передвижения. Чтобы спокойно ходить по дну в любом направлении на большие расстояния, водолаз перерезает шланг… Дальнейшая его судьба – очевидна.

Отпав от Бога, человек начал умирать. Эта смертность перешла по наследству и всем его потомкам. Отпадение от Бога как источника жизни вызвало патологические изменения в духовной и физической природе человека. Он, можно сказать, заразился смертельным заболеванием, которое передается по наследству и, несмотря на все человеческие усилия, неизлечимо.

Но “…невозможное человекам, возможно Богу”. Сам Создатель этого мира пришел к людям, чтобы исцелить больную природу человека и восстановить связь человека с Богом, которую первые люди так неосмотрительно разрушили. Отпадение произошло из-за уклонения человеческой воли ко злу. Следовательно, для того чтобы спастись, человек должен привести свою волю в соответствие с Волей Божией, которая выражена в заповедях. Вот, казалось бы, и ответ на вопрос: можно быть просто хорошим человеком, исполнять заповеди и, тем самым – спастись, не будучи при этом христианином. И здесь мы сталкиваемся еще с одним парадоксом христианства. Дело в том, что важнейшим моментом в вере христиан является их убеждение в полной своей неспособности к исполнению какой-либо Божией заповеди.

Корысть – значит польза

В христианском понимании добро – это следование замыслу Бога о мире и человеке, а зло – уклонение от Божией воли. Отпадение от Бога искалечило нравственную природу человека. Все его душевные качества, изначально предназначенные для добрых дел, пришли в расстройство. Добро падшего человека оказалось перемешанным со злом. Даже зная, что такое добро, в чем Воля Божия, человек не в состоянии ее выполнить при самом горячем своем желании. В этом легко убедиться каждому. Стоит, например, попытаться хотя бы на один день прекратить делить людей на плохих и хороших (т.е. исполнить заповедь о неосуждении ближнего). И сразу станет ясно – мы на это не способны. Наша больная природа мешает нашим благим намерениям. Вот как об этом писал Апостол Павел: “Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю”. Водитель, нарушивший правила дорожного движения и попавший в аварию, не может ехать дальше вовсе не потому, что забыл правила. А потому, что у него сломаны руки.

И если бы Христос дал людям заповеди просто как формальное знание о добре, это было бы невероятно жестоко. Заповеди оказались бы тогда для падшего человека непреодолимой стеной. Но Господь пообещал свою помощь любому, кто решится жить по Его Заповедям: “…И вот, Я с вами во все дни до скончания века”. Эту Божию помощь в совершении добра христиане называют – Благодатью. И ни одно из добрых дел, совершенных ими, они не приписывают себе. Источник любого добра для христиан – их Бог, который сказал: “Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе; так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего”. От человека требуется лишь проявить волевую решимость к исполнению Заповеди. А силы на это исполнение дает Бог. Такое сотворчество человека и Бога в деле спасения богословие называет “синергией”.

И мысль о том, будто христиане делают добро в надежде на награду, может возникнуть лишь у того, кто не знает слов Христа: “…когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать”.

Церковь – это больница. Врач в этой больнице – Христос. А христиане – всего лишь больные, старающиеся точно исполнять предписания Врача. Выздоровление, в известном смысле, действительно можно рассматривать как награду за решимость отправиться на излечение.

Но ведь спасение – это единение человеческого духа с Духом Божиим. И если человек делает добро, не имея в виду этой цели, то, наверное, есть смысл вспомнить о том, что слово “корысть” употребляется в русском языке и в значении – “польза”. Бескорыстное творение добра может оказаться для человека – бесполезным, если не приводит его к Источнику всякого добра.

Самая страшная болезнь

Тертуллиан писал, что душа человеческая по самой природе своей христианка. Ведь Бог создал людей по подобию Своему. Поэтому стремление делать добро является естественным свойством и потребностью любого человека, независимо от его религиозных убеждений. Это и есть тот самый нравственный закон в человеке, который так удивлял Иммануила Канта. И людей, стремящихся следовать этому естественному закону добра, очень много. Несмотря на поврежденность Образа Божия, человек бережно хранит в себе искорки природного добра, интуитивно понимая, что это самое ценное его достояние.

Так изможденный долгими странствиями в пустыне путник дорожит флягой с последним запасом воды. Вода эта – мутная и плохо пахнет, но для путника она ценнее всех сокровищ мира. И вдруг за очередным барханом перед ним открывается огромное озеро, наполненное удивительно чистой и свежей водой. И что же делать этому путнику? Он может кинуться к озеру из последних сил, бросая все, что мешает бежать, чтобы быстрее окунуться в спасительные прохладные волны. Но может решить для себя, что вода у него еще осталась, и будет идти вдоль берега, пока не кончится его скудный запас. А потом умрет от жажды, так и не прикоснувшись к прозрачной воде, которая плескалась у самых его ног.

Христос сказал: “Кто жаждет, иди ко мне и пей”. Сказано это о жажде добра, о стремлении к истине, как – к высшему благу. И тем, кто творит добро ради самого добра, Господь обязательно открывает Себя. А вот примет ли человек Христа как своего Спасителя или посчитает для себя достаточным просто следовать Его Заповедям, как еще одному из множества этических учений – это дело личного выбора каждого человека, будь он хороший или плохой. Но когда человек считает Христа – Богом, и все же надеется спастись собственными добродетелями, тогда он и вправду рискует остаться вне спасения, даже если является членом Церкви. Потому что самая страшная болезнь человеческого духа – уверенность в собственном здоровье.

Журнал “Фома”

01 Май 09 Валерия Ефанова: Ключ от всех дверей.

Сквозь замочную скважину просматривался край кухонного стола, на котором безнадежно обветривался праздничный салат. Глаза, спотыкаясь о преграду металлических изгибов замка, слезились, и нерезкая картинка двоилась и расплывалась. Таня снова закрутила туда-сюда ручку двери, в глубине души понимая всю безнадежность этих попыток. Перспективы сегодняшнего вечера, который и так не обещал быть особо веселым, вырисовывались перед ней во всей своей ехидной простоте.
Танюша-растеряша, выскочив на минутку в магазин за майонезом, даже не одевшись как следует (да и зачем, если магазин в соседнем подъезде?), впопыхах натянула куртку, совсем позабыв, что ключ-то лежит в кармане теплого пальто, в котором она во все прочие дни ходила в институт. Воспоминание об институте и приближающейся сессии повернули мысли девушки в еще более отчаянном направлении.

Праздновать Новый год она собиралась одна: родители заслуженно уехали отдыхать в Египет, а с сестрой Анной у Тани в последнее время особенно углубились идеологические разногласия. Закончив тот же вуз, в котором нынче прозябала Таня, она быстро сориентировалась в обстановке, через знакомых отыскала вакансию в коммерческом банке, потом удачно вышла замуж и нынче даже не вспоминала ни о русской философии, ни о славянофилах, о которых Таня, между прочим, собиралась со временем писать диплом. Таня в глубине души упрекала сестру в снобизме и мещанстве, Анна же не упускала случая прилюдно посетовать, сколь бездарно тратит ее младшая сестренка свою юность, вместо того чтобы ковать хрупкое женское счастье собственными руками. Деликатность ситуации заключалась в том, что четыре раза в неделю Таня забирала из садика и возила по всевозможным развивающим кружкам племянника Артемку — единственного ребенка Ани и Бориса Красильниковых. За это мама Артема подкидывала сестре дорогую косметику, оплачивала мобильный телефон и оказывала прочую помощь. Однако ровно неделю назад Таня все-таки не сдержалась и высказала своей властной покровительнице все, что она думает о брошенном на попечение нянек и гувернеров ребенке. Оскорбленная Анна с тех пор с сестрой не разговаривала и на Новый год, разумеется, тоже не пригласила.

Но сегодня, ясное дело, именно Тане придется искать примирения — ведь у сестры точно должны быть запасные ключи от родительской квартиры. Вздохнув, Таня запустила руку в карман и вдруг обмерла: ведь ее родная «раскладушка» сейчас лежит бок о бок со связкой ключей в запертой квартире. Дальше оставалось лишь последовать примеру кэролловской Алисы: сесть на ступеньку и расплакаться.

— Ключи в квартире забыли? — раздался над ее плечом чей-то голос.

Таня утерла рукавом слезы и кивнула.

— Ну что же, заходите, гостьей будете, — сказал седовласый старик-сосед и гостеприимным жестом отворил дверь своей квартиры.

Тане стало стыдно: столько лет прожила она здесь, а сейчас не могла вспомнить имени-отчества этого человека, которого ее родители-то уж точно знали и, помнится, рассказывали о нем как о знаменитом то ли учителе, то ли музыканте. Увидев ее замешательство, старик сказал: «Меня зовут Николай Петрович, Танечка. Заходите, не бойтесь. Телефон к вашим услугам».

Квартира Николая Петровича была обставлена скромно и просто. Таня мельком разглядела какие-то репродукции на стенах, позавидовала тяжести книжных полок и, набирая номер сестры, удивилась старинному круглому циферблату телефона. На том конце провода долго-долго шли длинные гудки: никого не было дома. Видимо, Красильниковы коротали последние предновогодние часы на какой-нибудь модной распродаже. Разыскать их в огромном городе не было никакой возможности: записывая номера в телефонную книжку мобильного, запоминать их Таня не утруждала себя.

Николай Петрович тем временем поставил на маленький круглый столик у окна вторую чашку.

— Простите меня, Танечка, я давно отвык отмечать этот шумный праздник. Рад буду, если вы разделите со мной то, что Бог послал.

Они молча пили остывающий в тонком фарфоре чай, глядя на сияние огней за окном.

— Сколько света! И каждое окошко — чья-то жизнь, — промолвил тихо хозяин. — Задумывались ли вы когда-нибудь, почему на земле так много людей? Нужны ли мы все кому-нибудь? И если действительно нужны, то кому?

Завязавшийся было разговор прервал резкий звонок в дверь. Николай Петрович медленно пошел открывать. В коридоре послышались приглушенные голоса, и через минуту старик вернулся с новым гостем.

— Познакомьтесь, пожалуйста, Танечка: мой, ах, простите, и ваш, сосед Митя. Мой ученик. Его мама каждый год посылает в этот день торт, чтобы усладить мое одиночество, — рассмеялся старик.

Высокий молодой человек неловко замер в дверях, держа в руках тарелку с половиной торта, а Таня вспыхнула до корней волос, мечтая, чтобы в полумраке комнаты никто не заметил ее конфуза. «Соседа Митю» она знала прекрасно — ведь всего несколько лет назад он довольно часто бывал у них. И все считали его женихом Ани. Он и сам так считал. И даже Таня, безнадежно в него влюбленная, была в этом уверена настолько, что даже в мыслях не позволяла себе помечтать об ином. Когда сестра объявила, что с Митей у них все кончилось и она собирается замуж за Бориса, Таня была в шоке: как могла она променять свою первую любовь на флегматичного и сонного финансиста? А Дмитрий с тех пор словно пропал из города, и нигде Таня его не встречала.

— Митя, вы же учились с Анной на одном курсе, — словно не замечая их растерянности, произнес старик. — Девушке надо разыскать сестру.

К Таниному удивлению, Дмитрий согласился и пригласил ее подняться к нему в квартиру, пообещав по аське связаться с однокурсником, который сохранил с Анной приятельские отношения.

По лестнице Татьяна поднималась в тягостном молчании. Ей очень хотелось завязать разговор, но ничего подходящего просто в голову не приходило.

— А что готовит твоя мама? — наконец выдавила она из себя.

— Мама? А она сегодня ничего не готовит. Они с отцом в Египет уехали, — как ни в чем не бывало ответил ее спутник.

Через пару шагов он оглянулся на остолбеневшую девушку.

— Чего застыла? Идем сестру искать.

Компьютер, естественно, даже включать не пришлось, он уже давно работал.

— Ты серьезно насчет Египта? — зачем-то переспросила Таня своего спасителя.

— Серьезно, — ответствовал тот, клацая по клавишам.

— Так не бывает.

— Бывает.

— А торт?

— Что, я сам торта, что ли, купить не могу?

Девушка недолго колебалась и наконец решилась:

— Дима, можно тебя спросить?

— Спрашивай.

— А где ты пропадал эти годы?

— В монастыре.

Таня уже перестала удивляться. Но на всякий случай спросила:

— Значит, ты теперь монах?

Дмитрий рассмеялся:

— Нет, для монаха я ростом маловат оказался. Один человек там так мне прямо и сказал: «Вымахать-то вымахал, да не дорос. Ты как плющ, один расти не будешь, подпорка тебе нужна. Так что отправляйся ты, Иван-царевич, назад в свое болото, лягушку искать». — Дмитрий замолчал, словно что-то вспоминая. Тем временем ромашка ICQ из желтой превратилась в зеленую.

— Ну вот, сейчас Егорыча спросим. Он у нас в страховой конторе теперь работает, всех однокурсников своими льготными предложениями несколько, как бы сказать, подутомил, зато обладает бесценной информацией.

Вскоре смущенная Татьяна уже выслушивала по телефону все, что о ней думает сестра: «Ну, Воронина, ты даешь. Держись, еду».

Анна примчалась вместе с Артемкой, который только рад был вырваться из облака материнских духов-мехов и погрузиться в разбор соблазнительных диковинок, предложенных ему обрадованным Николаем Петровичем.

— Подставила ты меня, сестра, — вздыхала Анна. — Половина двенадцатого. Куда теперь ехать? Борис мне этого не простит.

Но тут в дверь снова позвонили, и в одиннадцать сорок пять посланная в разведку Таня донесла, что на пороге, нагруженный свертками и корзинами с провизией, стоит Борис, логически вычисливший все и аналитически принявший наиболее рациональное в данном случае решение.

Под речь президента успели только разлить шампанское и высыпать в широкое блюдо мандарины. За десять минут до полуночи Анна умудрилась вытащить на балкон упирающегося Дмитрия и вытребовать у него прощение за все обиды, а за пять — объявить мужу и сестре о том, что ждет ребенка, но работать все равно будет до последнего.

Под бой часов Татьяна вдохнула пену веселых пузырьков и в душе загадала, чтобы все, что сейчас происходит с ней, не рассеялось завтра, вернее, через неделю. Ведь пока электронный бредень бороздил информационное море в поисках телефона Анны, Дмитрий, оказавшийся в жизни, кроме всего прочего, регентом церковного хора, словно между делом спросил, бывала ли она когда-нибудь на ночной службе в храме на Рождество.

— Сверху, с клироса, весь храм сияет, словно на ладони. Знаешь, я бы очень хотел, чтобы ты тоже это увидела.

Отрок.ua

01 Май 09 Начало.

Помню годы своего неофитства. Хорошее было время. Я только только пришёл в Церковь. Удивительное дело, как тогда всё легко давалось. Какие-то трудности на работе, помолись, и всё наладится. Что? Автобус не ходит? Помолись, и он никуда не денется, придёт. Вообще проблем нет, всё разрешается, словно по мановению волшебной палочки. Неофит купается во внимании к нему небесных сил, его жизнь полна радостных мироощущений. Это потом наступают отрезвляющие будни, которые поэт сравнивал с тоннами руды, из которых добываются граммы полезных результатов.
У неофитов всё просто. Порой складывается впечатление, что твой ангел, словно на цепь деревенского колодца вместо ведра посадил бесёнка, что мешал тебе жить, и примотал его к самой рукоятке. Жизнь твоя наполняется энергией. Тебе хочется молиться без остановок, перечитать всю аскетическую литературу, вызубрить наизусть слова Священного Писания. Это такую духовную конфетку тебе в ротик положили. Ох, как вкусно!

Но, на одних вкусняшках далеко не уедешь, и ручка колодца постепенно раскручивается и враг на цепи, словно злой пёс, приближается к тебе. И начинается борьба, ибо цену имеет только результат победы, результат преодоления. Конфетки, даваемые нам авансом, в счёт не идут, а вот те, хоть и малые честно заработанные граммы, становится твоим сокровищем, которое не отнимается и следует за тобой в вечность. Только они имеют ценность в глазах Неба.

Замечу о цепи, она никогда не будет раскручена полностью. На высоком уровне борьбы ты можешь почувствовать, даже запах из пасти врага, но никогда Бог не позволит ему вцепиться тебе в горло.

Помню, как попала тогда мне в руки книжка «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Прочитал её и восхитился, оказывается, так просто стать святым: повторяй себе Иисусову молитву с утра до вечера и «небо у тебя в кармане». Следуя логике, для того, чтобы стать настоящим православным, необходимы чётки, раз, и монастырь, два. С чётками в те годы было сложно, и я по началу приспособил для этих целей цепочку от крышки для ванной, она состояла из множества маленьких шариков, но правда не соединялась в кольцо. А вот с монастырём дело обстояло сложнее, у меня ведь жена с ребёнком.

Но духовные подвиги манили, как запах жареной картошки. Почитал про Серафимушку, как всё ему легко давалось, кушал себе травку «сныть» и капустку, и вот, он уже чудотворец. Да и преподобный Сергий чуть ли не через три года как в лес ушёл, уже братию собирал. Всего-то три года, и ты на коне.

Но жена и ребёнок встали стеной на пути моего спасения.

Помню, как несколько месяцев подряд, ложась спать, вздыхал глубоким трагическим вздохом: «Эх, плакала моя святость». Наконец, жене всё это надоело, и однажды она мне предложила: «ну уж, если тебе так приспичило, поезжай, поживи в монастыре, и если твои мечты совпадут с реальностью, то я не буду тебя удерживать, иди, спасайся».

Понятное дело, что я сразу же стал её успокаивать, вовсе, мол, и не собираюсь я ни в какой монастырь, но где-то там, в глубине, у меня возликовало, что если я скажу «да», то меня держать не будут.

Сотнями, а потом и тысячами, повторял про себя краткую молитву, очень скоро она стала постоянно крутиться у меня в голове. Я ел, пил, разговаривал с людьми, даже мог смотреть фильм по телевизору, а в голове независимо от всего постоянно шёл процесс. Однажды еду в электричке, перед моими глазами бирка с номером вагона, в котором еду. Всё молюсь, молюсь, а потом думаю: “дай ка прислушаюсь, что я там повторяю”. И оказалось, что гоняю в своей голове этот самый номер вагона, в котором еду. Причём с таким же успехом это мог быть и обрывок случайно услышанной фразы или объявление по радио. Ничего себе, я то думал, что уже Иисусову освоил, а оказывается моя «молитва» превратилась в некую форму навязчивости, и я вовсе и не молитвенник, а попугай. Как важно, оказывается внимание.

Однажды со мной произошло событие, на которое у меня и сегодня нет однозначного ответа. Как-то, перед ночной сменой, просматривал слово об Иисусовой молитве преподобного Паисия Величковского. Он писал о степени постижения молитвы, которая входит человеку в сердце и становится фоном его сердечного биения и дыхания. Я, уже будучи, «опытным» делателем усомнился: «как такое может быть? Что-то не то пишет святой человек». Потом отложил книжку и задремал на часок перед работой. И вот, поверите, просыпаюсь, а у меня идёт процесс молитвы в сердце и параллельно с дыханием. Это было потрясающе. Сейчас я уже не смогу описать подробно то состояние, давно дело было. Сначала обрадовался. Ещё бы. До такой степени в молитве, даже из монахов доходят единицы, а у меня процесс шёл сам собой без всякого усилия. Мне было очень легко и радостно творить молитву. В те дни я повторял не более ста молитв, с максимальным, как мог, вниманием, но через краткое время в сердце пришла боль. Как только начинаю молиться, болит сердце. Мне стало страшно, будь бы у меня опытный духовник, он бы наверно наставил меня на правильный путь, но духовника не было.

Боль в сердце всё нарастала, и мне пришлось полностью отказаться от практики краткой молитвы. Я не понимал, что процесс усвоения Иисусовой должен идти параллельно с очищением сердца и души, а так, в нечистоте, молитва разрывала мне сердце. И я стал молить Бога о том, что бы Он отнял у меня дар, который я получил наверно в посрамление своих сомнений. И Бог меня услышал, правда, еще с полгода я мог по своему желанию возобновить этот процесс, и боль было уже не та. Сейчас я уж забыл то состояние, и боли нет, а вспоминаю с сожалением, как о чём-то таком высоком, и упущенном навсегда. Сегодня без духовника даже не пытаюсь повторить тот опыт, боюсь, да уже и не дерзаю.

В скорости разрешилась и проблема с чётками. Приехали мы семьёй к моим родителям в Белоруссию, и, гуляя по родному городу, зашли в древний иезуитский фарный костёл. Красивейшее здание, строилось, чуть ли не два века, один алтарь чего стоит, его часами можно рассматривать, и оторваться невозможно. Мы любим посидеть в костёле на старинных скамьях, помолчать, мыслями переносясь в средневековую Европу.

Сидим мы с женой, и вдруг, я замечаю на гвоздике, недалеко от нашей лавки висят католические чётки, «ружанец», или «розарий» из пятидесяти трёх камней- бусин. Я таких чёток больше никогда и нигде не видел. Бусины чёток из граненых топазов и чёрного агата, все металлические детали из старинного золота 99-й пробы, а само распятие, прикреплённое к большому золотому кресту, из белого металла, видимо платина.

«Смотри,- показываю супруге на чётки, - мои висят». «С чего ты взял, что это твои»? -резонно поинтересовалась она. «Ну, ты же знаешь, что я ищу чётки, вот Бог мне их и послал». Моя жена из «бывших», знает цену драгоценностям. «Если бы это было от Бога, то чётки были бы скромнее, а здесь на гвоздике «Жигули» висят, если не больше, 18 век.

А потом, подумай, ведь кто-то их обронил, а кто-то поднял и на гвоздик повесил. И это, заметь, наверняка сделал католик. Ты всё повторяешь, что мы православные, более духовны, и вот тебе картинка: православный «подвижник» зашёл в храм к католикам и стащил у них драгоценные чётки. Как-то некрасиво всё это выглядит». Замечание супруги меня отрезвило. И действительно, в подтверждение её слов в тот же день Господь осчастливил меня целой парой весёленьких чёток из зелёных и голубых пластмассовых бусинок.

Вернувшись домой, я всё-таки съездил в монастырь на разведку. Поговорить с отцами, посоветоваться о духовном делании. В монастыре я быстро сошёлся с одним иеромонахом из вдовых священников, моим ровесником. Он взял меня с собой послужить в один из приписных приходов, относящихся к их монастырю. Я собирался причащаться и ждал своей очереди на исповедь, мне не было резона спешить, потому к аналою подошел последним уже часам к одиннадцати вечера. Каюсь батюшке, мол, в том и том грешен, и вот, кроме всего прочего, люблю своими зелёными чётками невзначай похвалиться. И о своих тысячах Иисусовой молитвы рассказал, и о мечте монашеской жизни.

Священник меня внимательно выслушал, а потом спрашивает: «А тебе кто, вообще, благословил чётки? И Иисусову творить тысячами кто разрешил»? Здесь-то я и услышал, что, оказывается, в Церкви бывает такое слово «благословил», или «разрешил».

«Слушай, - продолжает, монах,- вы как с матушкой живёте? Ругаетесь»?

«Нет», - отвечаю.

«Может, она тебе изменяет»?

«Нет».

«А дети есть»?

«Дочь».

«Так я понимаю, что вы, между собой хорошо живёте»?

«Душа в душу».

«Так чего ты тут у нас в монастыре забыл? – потом, помолчав, продолжил, - У тебя в армии какое было звание»?

«Капитан».

«А у меня сейчас в соответствии с Петровской табелью о рангах – подполковник. Так что, господин капитан, слушай мою команду. Завтра причащаешься и домой к жене и дочери, шагом марш. И выброси всякую дурь из головы. Понял»?

«Так точно».

Утром я возвращался домой, духовно повзрослевший и отрезвевший.

Вот так Церковь и не получила в моём лице «подвижника исихаста». А как всё хорошо начиналось: одна тысяча Иисусовых в день, две тысячи Иисусовых….

alex-the-priest.livejournal.com

01 Май 09 Тихонова Марина: Остановись, мгновенье!

В постоянной гонке и суете этого мира порой надо остановиться и посмотреть по сторонам. Не просто оглянуться, а посмотреть внимательно…
Вот, вот оно – еще вчера этот куст был похож на сухие палки, а сегодня его почки лопнули, и он весь покрыт маленькими букетиками зеленых листьев. И трава! Она пробивается отовсюду: из-под прошлогодних пожухлых листьев, сквозь кальку, рассыпанную на газоне – её ничем не остановить!

А небо? Небо-то, оказывается, уже не такое серое, как раньше. Да и солнце не просто светит, а согревает.
Тише. Прислушайтесь… Это воробьи чирикают как-то по-особенному. Радуются… И есть чему – перезимовали.

А коты? Сколько их? Откуда? Такие разные: домашние и бездомные, ухоженные и обтрепанные, худые и толстые – собрались в палисаднике, нежатся на солнышке. Настороженно поглядывают друг на друга, нервно подергивая хвостами. Одно неловкое движение - и полетит шерсть клоками. Да, тяжела жизнь котов в марте…

Что это? Пчела. Кружится вокруг маленького букетика ярко желтых цветочков в моей руке. Суетится… «Заныривает» то в один чуть распустившийся бутон, то в другой. Не боится. С удовольствием позирует перед моей телефонной камерой. Интересно…

Вдыхаю нежный аромат цветов. Ещё и ещё… Блаженно щурюсь. Красота!
Улыбаюсь прохожему, а потом ещё шире расплываюсь в улыбке, увидев удивление в его глазах. Смущается…

А на душе становится светло и радостно. Как же прекрасен мир, сотворенный Господом!

Да, порой стоит остановиться, посмотреть вокруг, вздохнуть полной грудью и сказать: «Остановись, мгновенье – ты прекрасно!»

15 Апр 09 Тихонова Марина: Наставь юношу.

Ванечка и Артур выросли, можно сказать, в одной песочнице. Они жили в одном дворе и знали друг друга ещё с тех пор, когда не умели разговаривать.
Мамы их тоже дружили. Когда мальчики подросли, их отдали в один детский сад. В подготовительной группе дети старательно учились читать и считать, готовясь пойти в один класс. Но любимым занятием, конечно же, для них была игра. Однажды в группу принесли новые игрушки. Среди настольных игр, мячей, скакалок и кукол друзья отыскали две чудесные машинки. Они были яркими и с открывающимися дверцами. Целый день мальчики проиграли новыми игрушками, не давая никому к ним и приблизиться. Они строили для них дороги из камней, делали горы из песка, мастерили гаражи из досточек. Во время тихого часа мальчики спрятали машинки под подушки. Они боялись с ними расстаться, не желая, чтобы кто-нибудь другой завладел их «сокровищем».
Вечером, когда дети гуляли на площадке, высматривая своих родителей, у мальчиков возник план.
- Давай машинки домой заберем, - предложил Артур.
- Украдём? – удивился Ваня.
- Да нет же – возьмем на время. А когда наиграемся, принесём назад.
- А нам за это ничего не будет? – шепотом спросил Ваня.

- А никто не узнает. Мы же никому не скажем, – уверил Артур.
- Да, а если мама спросит?
- Скажешь, что это моя. А я скажу, что это ты мне дал поиграть. Хорошо?
- Хорошо, - согласился Ваня.
Еще немного посовещавшись, они спрятали игрушки в пышном газоне возле калитки. А когда за ними пришла Ванина мама, они попрощались с воспитательницей и, уходя, незаметно забрали из тайника машинки домой.
Все выходные друзья играли новыми игрушками. А в понедельник, когда они пришли в садик, воспитательница посадила всех детей на стульчики и сказала:
- У нас в группе появился вор. Кто-то украл новые машинки. Думаю, тому, кто это сделал, лучше признаться.
Она обвела детей пристальным взглядом. Ванька из-под опущенных ресниц посмотрел на Артура. Тот, сжав губы, покачал головой.
- Ну что ж, тайное всегда становится явным, – добавила воспитательница, многозначительно посмотрев на Артура с Ваней.
Больше она к этой теме не возвращалась, и к вечеру мальчики успокоились, радуясь, что их тайна осталась не раскрытой.
Но когда за ними пришла Ванина мама, воспитательница отвела ее в сторонку и рассказала о том, что мальчики без разрешения унесли из садика игрушки.

Всю дорогу Ванина мама сурово молчала. Она завела Артура домой и о чем-то долго шушукалась с его мамой на кухне. Дома она поставила Ваню перед собой и, глядя в глаза, сказала печальным голосом:
- Мне очень стыдно, что мой сын способен на воровство.
- Мы не украли, мы просто поиграть взяли, - попытался возразить Ваня.
- Взять без разрешения, значит украсть, – отрезала мама. – И потом, ты мне наврал, что эту машинку тебе дал поиграть Артур.
Ванечка опустил взгляд и сжал дрожащие губы.
- А почему ты не признался воспитательнице обо всем сегодня? – спросила мама.
- Мне было страшно, – честно сказал сын.
- Тебе придется сделать это завтра, и попросить у всех прощение.
Ванька взорвался громким плачем.
- Почему ты плачешь? – голос мамы был спокоен.
- Я не хочу, мне стыдно.
- Стыдно, это хорошо. А больше ты мне ничего сказать не хочешь?
Ванька ныл, опустив голову, и тер глаза кулаками.
- Ну, раз тебе нечего мне сказать, - вздохнула мама, - выйди, пожалуйста, из моей комнаты.
Ваня заревел, как белуга, и побежал на кухню к бабушке. Он уткнулся ей в передник и, шмыгая носом, рассказал всё, что случилось.
- Разве ты не знаешь, что тебе надо сделать? – спросила бабушка, гладя внука по голове. – Иди, попроси у неё прощенье.
- А она простит? – поднял внук заплаканные глаза.
- Простит, - уверила бабушка, - только если ты искренне попросишь.

Ваня тихонько открыл дверь в комнату. Мама сидела в кресле, в её глазах блестели слёзы.
- Прости меня, пожалуйста, - попросил Ваня.
Мама молчала, отвернув голову. Он подошел ближе и заглянул в глаза:
- Я больше не буду, честно.
- Мне очень, очень стыдно, что мой сын так поступил, - сказала мама, смахнув ладонью слезу.
- Мамочка, я больше не буду, - опять заревел Ванька, обхватив маму за шею.
- Ладно, ладно, хорошо, я тебя прощаю, - мать с трудом разорвала сцепленные за шеей ладошки сына.
Ванечка подставил ей щеку для поцелуя, как он всегда делал в знак полного примирения. Но на этот раз она не стала его целовать.

- Ну что, простила? – спросила бабушка, когда Ваня зашел в кухню.
- Простить простила, но не поцеловала, - тяжело вздохнул внук, - значит, не простила.
- Ну ничего, обязательно ещё поцелует.

На следующий день мама специально привела Ваню в садик попозже, когда все дети были в сборе и сидели над тарелками с манной кашей. Она слегка подтолкнула сына в группу. Ванечка стоял посередине комнаты, переводя взгляд с детей на воспитательницу, затем на маму. Набравшись смелости, он протянул воспитателю машинку и, обращаясь ко всем, сказал:
- Простите меня, пожалуйста. Я больше никогда не буду ничего брать без разрешения.
Воспитательница взяла машинку и потрепала мальчика по волосам. А он, заплакав, подбежал к маме.
- Вот и молодец, - мама обняла Ванечку, целуя в мокрые щечки.

- Ну и дура же ты, - выговаривала ей потом мама Артура. – Как можно так травмировать психику ребёнка? Ну подумаешь, взяли дети игрушки поиграть? Поиграли бы и вернули – ничего страшного. Я вот наоборот подошла к воспитательнице пораньше, пока еще никого в группе не было, сунула ей в карман шоколадку и попросила эту историю замять. Не хочу Артура травмировать. Что с него взять? Он же ребёнок ещё!
- Делай, что хочешь. А я поступила так, как считаю нужным!

Вскоре семья Артура переехала в другой район, и дружба разорвалась. Незаметно пролетели годы. Однажды жизнь столкнула бывших приятельниц в очереди в супермаркете.
- Сколько зим, сколько лет! – обрадовалась Ванина мама.
- Да, давно не виделись. Как поживаете?
- У нас все хорошо. Работаю там же, Ванечка учится в академии, на третьем курсе. А у вас как дела.
- А у нас в семье несчастье, - тяжело вздохнула мать Артура. Печальные глаза наполнились слезами: - Артурчика в тюрьму посадили.
- Как? За что?
- За кражи. Десять лет дали, - призналась безутешная мать, и горькие слёзы потекли по потемневшему от горя лицу.

P.S.: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится» (Пр.22:6).

Комментарий автора:
История из жизни