Он плакал навзрыд, так горько, на весь троллейбус. Ручейки слёз стекали по пухленьким щечкам, на миг задерживаясь хрустальными бусинками на пышных ресницах. Трехлетний малыш тёр глаза и снова заходился плачем.
Между всхлипыванием и громким воем он как заклинание повторял одну фразу: «Мамочка, поцелуй!»
А мамочка сидела рядом с безучастным, даже каким-то каменным лицом и смотрела в окно.
Люди в троллейбусе недовольно вертели головами, шушукались, пожимали плечами:
- Это ж её ребенок, значит, ей виднее, как его воспитывать.
- Да пусть делает, что хочет, но не в троллейбусе же? Почему мы должны выслушивать этот «концерт»?!
- Строгая…
- А иначе как из такого сорванца человека вырастишь?
А тем временем малыш заходился плачем. Ему не хватало сил, он на миг затихал, а потом, набрав побольше воздуха, ревел навзрыд снова. «Мамочка, поцелуй! Мамочка, поцелуй!» - умолял ребёнок. Но мать не реагировала.
«Интересно, что же он натворил, чтобы так разозлить мать?» – подумала я, вспомнив, как сама наказывала сына. Что греха таить, доставалось ему от меня частенько. А потом он ревел в одной комнате, а я, чтобы он не видел, в другой. Ревела не меньше его от злости на себя за то, что не смогла сдержать эмоции, что «справилась» с малышом. Ревела от боли, глядя на чистые детские слёзы, и от собственной беспомощности. Мне всегда было так жаль его… потом, после того, как я «выпускала пар». Не скажу, что всегда наказание было незаслуженным, нет. Но всегда мучил вопрос: «А что по-другому нельзя?» Наверняка можно, но как? Это ж подразумевало менять себя, а кому это хочется? Гораздо легче просто проявить силу и оправдать себя тем, что ты старше, а, значит, мудрее.
- Мамочка, поцелуй! – надрывался мальчик.
- Дамочка, да успокойте ребёнка, - взмолилась старушка, сидящая рядом.
Женщина с неохотой повернула голову и чмокнула сына в щеку. Плачь сразу прекратился. В салоне повисла подозрительная тишина. «И это всё? Всё, что было нужно, чтобы он замолчал? А вдруг снова начнет?» - эти мысли, как электрический ток пробегали от одного пассажира к другому.
Но малыш, на удивление, действительно прекратил плакать, чуть-чуть повсхлипывал, а еще через пару минут о чем-то весело рассказывал маме. Он уже на неё не обижался!
«Да-а, - подумала я, - мой сын тоже всегда просил поцелуй в знак примирения. Поцеловала – значит простила! Простила – значит всё хорошо!»
Он и сейчас, хотя ему уже почти двадцать, когда между нами нарастает «напряжение» или мы вспылим друг на друга, обязательно подойдет за поцелуем в знак примирения: «Муличка, ты же знаешь, как я тебя люблю…»
Конечно, знаю, ведь у нас это взаимно.
Но мне всегда больно, когда я вспоминаю те детские слёзы, какие он пролил из-за меня. Аж сердце сжимается… Неужели нельзя было поступить по-другому?